— Сейчас! Королевский лекарь!

— Погодите. Альгафа нет. Слушайте, барон. Вы ведь поможете?

— Дружище! Да за кого…

— Не горячитесь. Мне нужна вурдалачья желчь и цвет кха-бриша. Если вас поймают с этим, да после того как баронета обвинили…

— Не поймают. Успокойтесь, дружище. Четверть часа до лавки Родригеса. Через полчаса я принесу ваши пилюли. И мы с вами еще не раз сходим на кабана!

— Постойте. На всякий случай, Харрерас. Если со мной что-то случится… остерегайтесь ее высочества Шуалейды. Обвинение баронета ее рук дело. Он невиновен, я знаю…

— Тише, тише! Вам нельзя волноваться. Я мигом, и тогда все расскажете!

Едва растроганный барон скрылся за дверью, тело шера Бенаскеа бессильно обмякло, а по оранжерее разнесся приторный запах смерти. Но ни единого слуги, который мог бы его заметить и влезть в отлично рассчитанный план, поблизости не оказалось. К счастью для слуг.

— Ну и что за чушь ты нес, Ястреб? — спросил Ману четверть часа спустя, когда Эйты уже уничтожил все следы эксперимента, а Роне, закутавшись в шелковый халат и попивая горячий шамьет с бренди, заполнял дневник наблюдений.

— Не чушь, а чистую правду. Или, скажешь, обвинение подстроил кто-то другой?

— Неважно, кто что подстроил. Я спрашиваю, зачем ты натравил барона Харрераса на девочку.

— Ради законов жанра.

— Ради законов жанра ты должен был сказать «остерегайтесь ходить на болота ночью, когда силы тьмы властвуют безраздельно».

Роне недоуменно поднял взгляд на почти материального Ману с очередной чашкой, на сей раз — хмирского белого чая с жасмином.

— При чем тут болота?

— В твоем образовании вопиющие пробелы, Ястреб, — покачал головой Ману. — Так говорил Золотой Бард. Шутка такая.

— Ах, шутка… все ясно.

— Ничего тебе не ясно. И ты не ответил, какого дысса ты опять, вместо того чтобы помириться с девочкой, лезешь на быка.

— Да ладно, и так же ясно. Во-первых, на быка лезу не я, это Банаске на нее кляузничал. Во-вторых, Харрерас — дипломатичный, как булыжник. Вот и поработает булыжником, брошенным в осиное гнездо. А я понаблюдаю. Все ради науки, друг мой Ману. Прямо как ты завещал.

— Дурь это, а не наука. Ну выяснил ты, что тебя, как вторую душу, ни один нормальный человек не вынесет. Так это и без твоих мухоморов было ясно. Я вон давно мертв, все равно время от времени хочу настучать по твоей пустой голове.

Роне на это только фыркнул и вернулся к записям в дневнике наблюдений. Не объяснять же, в самом-то деле, что ему просто страшно в том тупике, где он оказался. А эксперименты с мухоморами, как изящно выражается основатель Школы Одноглазой Рыбы, помогают не сойти с ума окончательно.

Кстати. Надо будет спросить, откуда взялось это дурацкое название. Может, тоже шутка Золотого Барда? Или Ману выбирал по принципу «чем хуже, тем лучше»? Тогда уж назвал бы «Орден Водяной Вороны», что ли.

Чему Ману рассмеялся, Роне опять не понял. И почему посоветовал ему в библиотеку, что ли, сходить. Муниципальную. В отдел сказок.

— Брысь из моего разума, — отмахнулся он.

Ману не ответил. Он уже читал какую-то призрачную яркую книгу на странном, явно не этого мира, языке. И ехидно усмехался.

24 день ласточек. Риль Суардис

Шуалейда

В башню Заката Шуалейда вернулась усталой и злой. Проследить за Сильво не удалось: заклинание продержалось не более получаса. То ли наложила плохо, то ли амулет слишком хорош, то ли расставание Сильво с Ристаной и счастливое супружество с дочкой графа Седейра — сплошное вранье.

Добраться до советника Ландеха тоже не удалось. Он вместе с дочерями и супругой изволил отправиться в гости, предусмотрительно не сообщив даже собственным слугам, куда. А проникнуть в его дом Шуалейда не смогла, Бастерхази навесил столько защитных заклинаний, что распутать их понадобилось бы несколько часов, и то неизвестно, получилось ли. Разве что сжечь к ширхабу дом вместе со слугами и дать Ристане отличный повод отправить опасную сумасшедшую на остров Прядильщиц.

Боги, как же она устала от лжи и интриг! Да подавись Ристана этой короной, только бы дала им с братом жить спокойно. Мечты, мечты…

На диване в гостиной ждали Бален и Мануэль. Оба оживленно о чем-то беседовали, но стоило Шуалейде войти — Мануэль вздрогнул, напрягся и замолк. Правда, тут же улыбнулся и заставил себя расслабиться.

— Узнала что-нибудь интересное? — почти естественно спросил Мануэль, вставая ей навстречу.

— Ничегошеньки, — покачала головой Шу. — У меня такое ощущение, что кругом глухая стена. И наша победа на совете никакая не победа, а так. Чей-то отвлекающий маневр.

— Только не говори, что заразилась хандрой и сейчас мы будем топить тоску в ардо. — Бален фыркнула и передразнила Кая: — Ах, как я страдаю! Ах, какой я несчастный, никому не нужный, никем не любимый король! Почитайте мне скорее оду!

— Ба-аль, — невольно улыбнулась Шу. — Боюсь, времени на хандру у меня нет. Мануэль, ты готов?

— Как верный вассал, моя прекрасная Гроза, я готов всегда, — чуть натужно, но уверенно заявил Мануэль. — Я доверяю тебе.

От его безусловного доверия Шуалейде стало немножко не по себе. Это Мануэлю она кажется чуть ли не всемогущей, а на самом деле — она лишь наивная недоучка, способная действовать лишь на голой интуиции. Потому что каким бы дру Бродерик ни был великим ученым, в менталистике он не смыслил ровным счетом ничего. Даже подходящих книг посоветовать не мог.

И Энрике не мог. Его познания в менталистике ограничивались использованием некоторых артефактов.

Помочь был способен лишь Бастерхази. Какая ирония! По-настоящему исцелить Мануэля мог бы лишь тот, кто виноват в его кошмарах.

— Вот и хорошо, — изображая уверенность, которой не ощущала, кивнула Шу. — Садись, расслабься и закрой глаза. Бален будет ассистировать.

Ага. То есть попробует меня остановить, если все покатится ширхабу под хвост.

— У тебя все получится. Вчера же получилось, мне стало намного лучше.

В этом был весь Мануэль. Шуалейда собирается ставить на нем эксперименты, и он же ее и подбадривает. Правда, все еще не может спокойно находиться с ней рядом, не говоря уж о прикосновениях.

— Ну, теперь спи, Маноло…

Через час, пролетевший как минута, Шуалейда устало откинулась в кресле и попросила воды. Сил не было даже призвать кружку. Тончайшая работа с воспоминаниями, да еще постоянный страх ошибиться и покалечить Мануэля еще сильнее вымотали ее совершенно. Но зато самые травматичные картинки в его разуме поблекли, изрядную часть боли и страха удалось выцедить по капле и убрать, а образ самой Шу в этих картинках стереть и заменить на некое смутное пятно.