– Давай за мной.

Ее ботинки громко ударяются о черепицу, но к счастью, стук тонет в общем гуле Саня, на краткую долю секунды Калла соскальзывает по крыше, но почти сразу обретает устойчивость. А когда замирает у изогнутого края крыши между двумя крыльями храма, то слышит, как по дорожке внизу идут «полумесяцы» и болтают о ценах на услуги борделей, которые резко взлетели в последнее время.

Холодно. В храме кондиционеры выставляют чуть ли не на минусовые температуры.

– Идем, – шипит Калла. Сильно поморщившись, Антон следом за ней съезжает по крыше, потом спрыгивает. И больно ударяется ступнями. Мгновение они ждут, проверяя, не услышали ли их «полумесяцы», но заметив, что голоса удаляются, как прежде, Калла устремляется к вымощенной дорожке, на ходу выхватывая меч.

– Убери его, – советует Антон, догоняя ее. – Если мы не будем представлять явной угрозы, то можем сойти за своих.

– У нас нет татуировок, – возражает Калла, но послушно убирает меч. В совете Антона есть логика: в таком большом храме столько народу, что вряд ли каждый встречный сразу поймет, что они чужие. Калла уже заметила высокое окно в трех шагах от нее, запотевшая и забрызганная грязью рама оставлена слегка приоткрытой.

– Подсади-ка.

Они быстро проникают внутрь, в пыльный коридор в глубине храма. Краем глаза Калла замечает, что Антон то и дело поглядывает на нее, будто проверяет, известно ли ей, что делать дальше, но на самом деле Калла ничего заранее не продумывает. Она ставит перед собой конкретную цель, а потом устремляется к ней, не замечая препятствий на пути.

Прямо сейчас ее цель – найти Илас.

– Ты знаешь, куда идти? – шипит ей вслед Антон.

– Нет, конечно, – отзывается Калла и выглядывает из-за угла. Коридор вроде бы пуст. Она сворачивает туда, старательно обходя лужу. Лампы над головой светят красным, окутывая все вокруг багровым саваном. – Откуда мне знать, как ориентироваться в храме Сообщества Полумесяца?

Антон еле слышно издает возглас ужаса. Но когда Калла оглядывается через плечо, проверить, что там с ним, оказывается, что ужас лишь притворный: в красном отблеске его темных глаз сквозит насмешка, то ли над нелепостью ее плана, то ли над достигнутыми успехами.

Откуда-то доносится глухой стук. Калла останавливается и прислушивается. Прижимается ухом к плесневым потекам на стене, проводит ладонью по поверхности, по ее буграм и выбоинам.

– Кажется, – медленно произносит Калла, – этот звук исходит из-под нас.

Антон тоже прижимается ухом к стене. Стук повторяется, эхо разносит его по храму.

– Это же…

В соседний коридор врываются несколько быстро приближающихся голосов.

Со стремительным «живо!» Калла сворачивает в узкий проход, мчит по нему, пока – стой! – не различает в полутьме очертания двери. И бьет по ней ногой. Лестница ведет вниз. Не останавливаясь, Калла тащит Антона за рукав, они спускаются, прыгая через три ступеньки, и оказываются в подвале.

Зрение Каллы приспосабливается к тусклому свету. И первым, что привлекает ее внимание, становятся тела на полу. А потом – сидящий на складном стуле у еще одной двери, ведущей на нижний ярус подвала…

– Эно? – в один голос спрашивают Калла и Антон.

Эно вскакивает. Антон круто оборачивается к Калле, устремляет на нее вопросительный взгляд.

– Ты-то откуда его знаешь? Не думал, что у тебя есть знакомые среди клиентов «Снегопада».

– Подними ему рукав, – велит Калла, широкими шагами направляясь к телам.

По беглым подсчетам, их здесь около тридцати, они свалены в кучу, распластаны одно на другом. Первое перевернутое оказывается незнакомым. Калла оттягивает веко и видит, что радужка еще сохранила цвет, а потом слышит тихое размеренное дыхание, с трудом выходящее из груди. Не мертв. Просто без сознания.

Антон, подчиняясь приказу, подходит к Эно и поднимает ему рукав. И видит на руке браслет.

– Ты участвуешь в игре?

– Я спасла его жалкую задницу, а то его разрубили бы пополам. – Калла склоняется над вторым телом. Снова незнакомый. Оттягивает веко, видит размытую бронзу, ищет дальше.

– Ты что творишь? – шепотом возмущается Антон, обращаясь к парнишке. – С каких это пор ты состоишь в Сообществах Полумесяца?

– Я здесь новичок! – хнычет Эно, пытаясь вырваться из пальцев Антона. – Думаешь, легко выплачивать долги? Мне каждая возможность дорога.

Переходя к следующему телу в куче, Калла обыскивает собственные карманы и находит в глубине одного из них, под монетами и заколками, маску. Неизвестно, какая гадость может летать в воздухе там, где хранится так много тел, поэтому она надевает маску на всякий случай. Что это за место? Сообщества Полумесяца незаконно торгуют телами, это ясно. Они похищают людей и сбывают свой товар покупателям, но Калле всегда казалось, что эти сделки происходят в виде быстрого обмена. Выбирается цель, приводится подкрепление из числа своих, а затем цель предъявляется клиенту для перескока. Жертву при этом требуется оглушать крайне редко. Если Сообщества Полумесяца кого-то наметили в качестве цели, можно считать, что этот человек уже труп.

Калла проводит пальцем под носом очередного тела, просто чтобы убедиться. Этот дышит. Определенно дышит. А под ним…

Озноб пробирает ее от шеи до пальцев ног, под толстой курткой струится пот. У стены Антон продолжает выговаривать Эно, не обращая внимания на то, чем занята Калла, поэтому он не видит, как она бледнеет, дрожащими пальцами ощупывая мертвое тело. Никакая это не торговля телами, пусть даже незаконная. При такой торговле никому в голову не пришло бы убивать товар.

Голоса Антона и Эно затихают, словно отдаляются. Ощущая ледяной холод, Калла переворачивает тело и видит испачкавший грудь кровавый круг. Серое лицо таращится в потолок тусклыми, темно-желтыми остановившимися глазами, похожими на стеклянные бусины. При таком освещении Калла могла бы спутать этот цвет глаз со своим. Она передергивается, тянется к воротнику рубашки мертвеца, разводит ее полы и невольно затаивает дыхание под маской.

Рана, если ее можно так назвать, – по сути дела, дыра, аккуратно вырезанная в груди, вместе с плотью и костями, с пустым местом там, где должно быть сердце.

Сдавленный возглас вырывается у Каллы прежде, чем она успевает сдержать его, в горле расплывается кислый вкус омерзения. Ее собственное сердце изо всех сил колотится о ребра, она вскакивает и начинает торопливо осматривать другие тела, чувствуя, как с языка сама собой срывается молитва. Она не верит в древние божества, не склонна считать, что такой абсурд, как эта вера, поможет в городе вроде Сань-Эра, и все же ловит себя на том, что бормочет и бормочет заученные слова, перебирая плечи и ноги, среди которых попадаются и чуть теплые, и ледяные.

Она ничего не понимает.