простого. Антон тщательно подбирал слова, чтобы Отта не сочла их обидной нападкой, однако дело было не только в том, что она постоянно озиралась: ей хотелось, чтобы на нее смотрели, и каждое обращенное к нему слово она будто произносила также для слушателей, прячущихся по другую сторону занавеса.

Отта наклонилась вперед, подперла подбородок ладонью.

– Просто я осторожная, – шепнула она, словно оба они участвовали в заговоре. – Как иначе выжить в таком месте?

Порой у Антона возникало ощущение, что дворцовой знати свойственно сильно преувеличивать собственную значимость. Что все до единого конфликты надуманы, высосаны из пальца и сводятся лишь к тому, кто кого расстроил и кто кому сказал что-либо неуместное, и что никто из живущих в этих изобилующих позолотой стенах понятия не имеет, что такое настоящая опасность.

Но сказать обо всем этом Отте он не мог. Выживание во дворце она превратила в жестокую забаву и заявляла, что делает это ради их блага. Когда она, потянувшись к его уху, шептала: «Только ты один и достоин стараний, пообещай, что мы всегда будем вместе, поклянись, поклянись», ему не оставалось ничего другого, кроме как отзываться: «Клянусь. Клянусь».

Знал он настоящую Отту Авиа или нет, но они принадлежали друг другу. Все проведенные в изгнании годы он с отчаянием осознавал, что Отта – все, что у него осталось, и потому каждый момент бодрствования стремился изыскать очередной способ оплатить больничные счета за предыдущие месяцы. Но теперь конец неумолимо приближается. Долгов накопилось столько, что о них страшно даже думать. Антону известно: либо он побеждает в королевских играх и получает приз, либо теряет и себя, и Отту. Все прочие варианты для него неприемлемы. Клятва есть клятва, и Отту он ни за что не бросит.

Антон кладет руку Отты на постель и вдруг замирает. Кончики ее пальцев стали пурпурными.

– Мне нужен врач, – немедленно заявляет он, вскакивая и рывком отодвигая пластиковую шторку. У стола стоит медбрат, наполняя чашку из большого металлического термоса.

– Ты что-то сказал? – рассеянно спрашивает он, окидывая Антона взглядом.

– Да, – отзывается Антон. Нетерпение подкатывает к горлу. В Сань-Эре все больницы одинаковы. Перегружены работой и пациентами, с вечной нехваткой кадров, которым постоянно недоплачивают. Дежурный персонал либо вспыльчив, либо совершенно равнодушен. Антон полагает, что дело здесь в первую очередь в самосохранении. Каждый день эти люди вынуждены обрекать на смерть больше пациентов, чем спасать, и не по своей воле, а из-за нехватки места и других ресурсов.

И все же в данный момент единственный, на кого можно напуститься с обвинениями, – это медбрат.

– Этой пациентке нужна помощь.

Медбрат подходит ближе и хмурится:

– Не вижу у нее никаких проблем.

– Так приведи врача… эй, ты куда?

Из коридора доносится какой-то визг и скрежет. Не проявляя ни тени сочувствия, медбрат спешит туда и на бегу вытягивает руку.

– Нажми кнопку вызова в экстренном случае, – бросает он через плечо.

Едва он покидает палату, шум в ней усиливается, разговор через две койки от Антона накаляется, и Антон с трудом подавляет желание начать дубасить кулаками кого попало прямо через шторку, просто чтобы хоть немного полегчало.

Когда он снова смотрит на Отту, то замечает у нее над верхней губой тонкий слой испарины. Он берет полотенце и осторожно промокает ее. С ней что-то происходит. Врачи говорят, что пока за жизненными показателями Отты следят и за ней ухаживают, разложения тела удастся избежать. С прогрессированием яису можно бороться. Лучше Отте не станет, но она и не умрет.

Так почему же теперь она выглядит так, будто слабеет?

Слышится внезапный шорох шторки, Антон рывком вскидывает голову. Детская тень проходит вдоль соседней койки и исчезает так же быстро, как появилась. Антон ждет еще несколько секунд. Ничего. Он вздыхает.

Вокруг нет ни медсестер, ни врачей, чтобы напомнить ему про оплату счетов, когда он наконец отдергивает шторку и покидает палату. И шагает по коридору. Подбородок зудит, раздражает его, и на ощупь оказывается, что он в грязи и засохшей крови, сквозь которые вдобавок пробивается щетина. Он измотан; когда он в последний раз принимал душ? На воротнике столько пятен крови – может, однодневной давности, а может, еще более ранних. Все время, свободное от игр, он проводит где-нибудь вблизи казино и киберкафе, либо добывая деньги, либо выясняя состояние своих счетов.

– Поберегись, поберегись!

В коридор выворачивает каталка, ее толкает женщина в обычной одежде цивилов. Антон отступает с дороги, вжимается в стену с облупившейся зеленой краской. Над головой мерцает холодным светом лампочка. Антон задумывается о том, что он только что видел: то ли эта женщина решила взять дело в свои руки, то ли она на самом деле врач, просто не успела переодеться. В регистратуре едва успевают вести учет пациентов, не говоря уже о персонале. Вот следить за поступлением платежей – об этом здесь, похоже, не забывают никогда.

Под отчаянный визг колес каталка скрывается за углом. Антон идет своей дорогой, сунув руки в карманы, и разглядывает людей, мимо которых проходит. Пора менять тело. Он чувствует стесненность в груди – как всегда, когда конкретное тело становится слишком привычным, лицо – особенно удобным, а двигать конечностями оказывается чересчур легко. Он просто обязан всегда быть начеку. Лишь в этом случае Сань-Эр не застанет его врасплох и не собьет с ног.

За углом ждет какой-то юноша, прижимая к уху сотовый телефон. Последний особенно бросается в глаза: в Сане сотовые редкость, такие достижения техники доступны лишь банкирам и бухгалтерам из финансовых районов. Наверняка этот парень богат. Сын какого-нибудь члена Совета или другой большой шишки, а может, человек настолько способный, что пробился сам, закончив одну из трех крупнейших академий Сань-Эра. Таких людей в игры, как правило, лучше не втягивать.

Антон все равно пробует. Спотыкается перед парнем, да так, что ножи, пейджер и монеты вываливаются из карманов куртки, с руки слетает браслет игрока. А когда парень любезно пытается помочь Антону собрать пожитки, Антон делает перескок.

– …она ждет тебя к девяти, не забудь. А твоя мать…

Антон отдергивает сотовый от уха, догадавшись, какой кнопкой выключается брюзгливый голос. Только что покинутое им тело растерянно моргает, потом таращит красно-оранжевые глаза, соображая, как его угораздило попасть в больницу, но Антон делает вид, будто он тут ни при чем, коротко улыбается, подбирает ножи и прячет их в рукав шикарного костюма на новом теле. Он чувствует себя обновленным и отдохнувшим. Бдительным. В какой-то момент ему – его ци, его духу, его сущности – понадобится отдых,