подземную галерею. В японском ресторане их встретил администратор, сама любезность и обходительность, и проводил к столику. Они уселись и вытерли руки горячими влажными полотенцами. Посмотрев на руку Сочжи, Киен спросил:

— Что с твоей рукой?

На тыльной стороне кисти ее руки краснел небольшой порез. Из-за ярко-малинового цвета антисептика он сразу бросался в глаза.

— Да так, поранилась немного, пока кое-что доставала, — сказала Сочжи с улыбкой провинившейся школьницы, которой сделали замечание.

— Утром, кажется, я его не видел.

— Нет, это я днем.

— Учеников колотишь?

— Ой, ну тебя! — Сочжи замахала на него руками.

— Да шучу я.

Киен заказал суши. Сочжи сначала выбрала тушеную треску, но официант ответил, что она у них закончилась, поэтому она тоже заказала суши. Киен решил, что они этим не наедятся, и заказал еще креветки в кляре.

— Как насчет теплого саке? — предложил он.

— Давай.

Киен окликнул официанта, который уже уносил меню, и попросил принести подогретого саке.

— Я отойду ненадолго в туалет.

Он встал из-за стола, вышел наружу и осмотрелся. Вокруг ресторана никто не кружил. Коридоры на этаже расходились в трех направлениях. Киен быстро прошелся по каждому и проверил все выходы. Одна из дверей веля в кухни японского ресторана и смежного с ним европейского. В кухнях наверняка были двери для завоза продуктов, которые вели прямо на улицу. Напоследок он проверил выход, ведущий на подземную парковку, и вернулся в ресторан.

— Ну что, ты принесла ее?

Их взгляды встретились. Сочжи спросила:

— Можно задать тебе один вопрос?

— Не принесла?

— Так можно или нет?

— Ну задавай. — нехотя согласился Киен.

— Что у тебя там? Действительно роман, который ты написал?

— Почему ты вдруг спрашиваешь?

— Ну просто, — Сочжи неловко заулыбалась, — я так долго хранила ее у себя, что теперь мне кажется, будто она уже моя. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Но все же она принадлежит мне. Я же только попросил тебя подержать ее для меня.

— Ну да. Но я подумала, что раз она так долго была у меня, то мне полагается хотя бы знать, что я держала у себя в квартире целых пять лет. Знаешь, у Ли Сыну есть такой роман под названием «Люди и не знают, что у них в домах».

Официантка с волосами, аккуратно убранными в тугой пучок, принесла яичный пудинг и чашечки для саке. Киен взял ложку и окунул ее в мягкий пудинг.

— Есть вещи, которых лучше не знать.

Яичный пудинг был легким и ароматным, но при глотании в нем ощущались комочки.

— Не слышала, чтобы неведение хотя бы раз пошло на пользу человечеству. Незнание всегда было источником бессмысленной жестокости.

Киен положил ложку в опустевшую чашку. Она с неожиданно громким звоном стукнулась о дно.

— Сочжи, речь сейчас идет не о человечестве, а обо мне. Лично обо мне, понимаешь? Это мое личное дело, и оно касается моего будущего.

Она молча взяла в рот ложку яичного пудинга и, проглотив его, тихо спросила:

— Скажи, мне совсем-совсем ничего нельзя знать об этом твоем, как ты говоришь, личном деле? Неужели в твоем будущем совсем нет для меня места?

Голос ее был тихим и мягким, но отчаяние, звучавшее в ее словах, заставило его невольно вздрогнуть изнутри.

— О чем это ты?

— Киен, ты ведь никогда раньше так себя не вел. Нет ничего странного в том, что мне это кажется подозрительным. Ты так не считаешь?

— Подозрительным?

— Ты ни с того ни с сего заявляешься ко мне работу, просишь вернуть то, что оставил мне пять лет назад, приглашаешь на ужин в дорогой ресторан — что, разве не подозрительно? Такое чувство, будто ты собрался куда-то далеко уехать.

Киен подхватил палочками маринованный имбирь и положил в рот. Затем он спокойно спросил:

— Имбирь любишь?

— Нет. — Сочжи с недоумением посмотрела на него и мотнула головой.

— А мед? Мед ты любишь?

— Не уходи от темы.

— Я и не ухожу от темы. Мне правда интересно.

— Нет, не люблю ни то, ни другое. Ем только так, при случае.

Он прожевал имбирь и сделал глоток подогретого саке.

— Наверное, все так. Имбирь и мед — это такая еда, которую едят только иногда. Когда в японский ресторан приходят или с похмелм, например.

— Ну да.

— Сочжи, послушай меня. Возможно, мне скоро придется уехать туда, где и мед, и имбирь на вес золота. Там женщинам после родов в больнице дают воду, растворив в ней несколько ложечек меда. И они пьют ее с благодарностью, потому что знают, насколько это дорого.

Сочжи нахмурилась.

— Куда ты едешь? Куда-нибудь… вроде Лаоса?

Киен посмотрел ей прямо в глаза.

— А ты бы поехала?

— Не знаю. Надолго?

— Это не просто поездка. Если я уеду, то, возможно, больше уже не смогу вернуться.

Их разговор ненадолго прервала официантка, которая принесла суши и креветки в кляре. Сочжи взяла в рот кусочек имбиря, а Киен глотнул еще саке. У него мелко тряслись колени.

— Знаешь, — заговорила Сочжи, — по-моему, я уже давно предчувствовала, что в один прекрасный день произойдет нечто подобное. Мне почему-то все время казалось, что ты здесь как будто не на своем месте. Не знаю, может, это потому, что ты сирота. Просто ты всегда был похож на человека, который вышел из поезда на незнакомом вокзале и оглядывается по сторонам, не понимая, где находится.

— Тебе действительно так казалось?

— Я же спала с тобой.

— Всего один раз.

Сочжи рассмеялась.

— Будь осторожен, когда спишь с женщиной. Достаточно одного раза, чтобы полностью оказаться у нее в руках.

— В первый раз такое слышу.

— Скажи мне, Киен. Скажи, куда ты собрался уезжать?

Он взял с тарелки суши и положил в рот. Было непонятно, что это была за рыба. Просто какая-то белая рыба из нежирных сортов.

— Лучше тебе этого не знать.

— Почему?

— Поешь суши.

Киен указал палочками на тарелку Сочжи. Она машинально взяла в рот суши с креветкой и стала медленно жевать. Киен хлебнул немного супа мисо. Во рту ощущался приятный мягкий вкус соевых бобов. Сочжи снова заговорила:

— Послушай меня. На самом деле — ты только не подумай, что это я сейчас на месте придумала, — я с самого начала никогда не думала, что до самой старости буду учительницей в школе. То есть я была уверена, что меня ждет увлекательная жизнь, наполненная трагедией и драматизмом. Знаешь, какая у меня была мечта? Я хотела, как Хемингуэй или Джойс, уехать куда-нибудь и там, вдали от родины, писать свои романы. А Мари поедет с тобой?

— Она ничего не знает.

— Что?! — Сочжи