написал на салфетке два иероглифа. Это было слово «Пхеньян». Сочжи, прищурившись, посмотрела на салфетку и тут же ошеломленно подняла на него глаза:

— Что? Правда?

— Тише, не кричи на весь ресторан. — Киен доел суши и запил супом. — Это правда.

— Не может быть. Мы же уже столько знакомы, еще с универа!

— Я попал сюда еще раньше.

Сочжи схватилась правой рукой за лоб. Она всегда делала так, когда ее что-нибудь сильно удивляло. Киен продолжал:

— Я на несколько лет старше, чем ты думаешь.

— Ах, ну да… Поэтому… да… А! Так вот почему… Да, тогда, значит… Послушай, ты правда… то есть послушайте, Ким Киен… Нет, это ведь наверняка даже не настоящее имя. Но почему тогда к нам… за что? Что мы такого сделали? То есть, конечно, не обязательно, чтобы мы что-то сделали, но…

— Успокойся. Я всего лишь исполнял приказ. Я никому никогда не рассказывал, ты первая.

— И Мари ничего не знает?

— Не знает.

Одновременно с растерянностью на ее лице скользнуло выражение гордости за свое первенство.

— Тогда с кем, она думает, жила все эти пятнадцать лет?

— Надо полагать, с заурядным мелким кинодистрибьютором.

— Но зачем ты мне это рассказываешь? — Сочжи напряженно посмотрела ему в глаза.

— Ты… — Киен замялся, — ты же… писатель. Ты говорила, что писатель с охотой принимает все, что жизнь ни…

— И это все? — перебила Сочжи. Выражение ее лица стало неподвижным и жестким.

— Ну я…

— То есть, хочешь сказать, сюжет мне сейчас подкинул, да? И я тебе за это спасибо должна сказать?

— Нет, не в этом дело. Пойми меня, я только что получил приказ и завтра утром должен вернуться туда. Это все так жестоко, ты не согласна? За мной целый день гнались, и мне только сейчас еле-еле удалось от них оторваться, чтобы прийти сюда и немного перевести дух.

— Ты ведь знаешь, что в законе о государственной безопасности есть статья об ответственности за недонесение?

Киен молча кивнул.

— То есть я нарушаю закон, просто сидя здесь с тобой и ничего не делая?

— Выходит, что так.

— Я всегда думала, до чего же своеобразное это преступление: ты виновен не в том, что сделал, а в том, что чего-то не сделал. И еще представляла, в каком замешательстве, должно быть, оказываются люди, когда с ними случается что-то подобное.

— Прости.

— Забудь, что я сейчас наговорила про то, что неведение никогда не помогало человечеству. Тут существует даже закон, по которому одно только знание чего-то становится преступлением, а я ничего не знала и бездумно несла всякую чушь.

Киен опустил глаза и съел кусочек имбиря, а вслед за ним отправил в рот зубчик маринованного чеснока. Он вдруг представил, как от него будет нести чесноком, если его схватят прямо сейчас и начнут допрашивать.

— Киен.

— Что?

— Останься.

— И что я тогда буду делать?

— Сдайся властям.

— А ты меня не боишься? Я агент разведки и член ТПК, давший клятву верности Партии и Вождю.

— Ты изменился. То есть наверняка изменился. Я знаю тебя. Ты же любишь суши и пиво «Хайнекен», фильмы Сэма Пекинпа и Вима Вендерса. Тебя привлекает история Мерсо, застрелившего местного жителя в стране третьего мира, и ты с карандашом в руке читаешь изысканную прозу ультраправого гомосексуала Мисимы. По воскресеньям ты ешь с утра спагетти с морепродуктами, а в пятницу после работы сидишь в баре где-нибудь в районе университета Хонгик и пьешь шотландский виски. Разве не так? Ты рассказал мне все это, потому что на самом деле не хочешь туда возвращаться, и в глубине души ты хочешь, чтобы я тебя отговорила. Что, разве я не права?

— А ты не думаешь, что все эти увлечения тоже могли быть лишь прикрытием?

— Для чего? Чтобы переманить меня на ту сторону?

— Может, и так.

— Послушай, — Сочжи прикрыла глаза, собираясь с мыслями, — бывают же такие спектакли, которые идут на сцене по десять лет, а то и больше. Ты похож на актера из такого спектакля, который так долго играл свою роль, что уже начал забывать, кто он есть на самом деле. Чем бы ты ни занимался днем, каждый вечер ты проживаешь на сцене одну и ту же жизнь, и в итоге оказывается, что твоя ночная жизнь куда более постоянна, чем дневная. Помнишь, как у Уайльда портрет Дориана Грея стареет вместо него самого? Я не знаю, что за человеком ты был раньше. Но ты уже настолько хорошо освоил эту роль, что настал тот момент, когда тебе уже трудно понять, где ты сам, а где твой персонаж. Точно так же, как портрет был настоящим Дорианом Греем, Ким Киен здесь и сейчас и есть настоящий ты. Забудь, кем ты был до этого.

— Тамошнее руководство так не думает. Они считают, что подделка — я, вот этот самый Ким Киен. На самом деле почти на десять лет обо мне полностью забыли. Но сейчас кто-то вдруг нашел мое личное дело и теперь хочет, чтобы я настоящий и агент, указанный в бумагах, снова стали одним человеком. Аплодисменты. Спектакль окончен. Команда вернуться в гримерку.

Сочжи потянулась через стол и взяла его руку. Он почувствовал, как на его кулак упала слеза.

— Останься, Киен.

— Если я не вернусь, они пошлют за мной людей. Меня убьют.

А еще его могли арестовать южнокорейские власти и предъявить ему обвинение в убийстве. Однако этого он говорить вслух не стал.

— Ты не будешь в безопасности, даже если вернешься туда.

— Да, но если я вернусь, у меня будет хотя бы половина шанса на то, чтобы остаться в живых. А если я не вернусь, то…

— У тебя в любом случае половина шанса выжить. Если умрешь, то на том и конец. Шансы ничего не значат. В русской рулетке шанс выжить чисто арифметически равен одному к шести. Но каждый раз, когда ты нажимаешь на курок, шанс всегда один к одному: ты либо умрешь, либо нет. Согласен?

Киен ничего не ответил. Сочжи молча плакала. Он не понимал, почему она плачет, но все же от этого ему стало немного легче на душе. Официантка принесла чай. Сочжи отпустила его руку и вытерла слезы. Чай был теплым и мягким на вкус.

19:00

Как в первый раз

38

Мари взяла в руку бутылку сочжу. «Как в первый раз», — гласила стилизованная под каллиграфию на гравюре надпись под изображением птицы в полете. Она вслух прочитала строчку внизу этикетки: «Сочжу на обогащенной минералами щелочной воде».