Но теперь Леночка на неё косится постоянно и подаёт ей еду в самую последнюю очередь. А недавно заявила:

— А что твоя чернявка мне по дому не помогает?

— Она по ратному делу, — ответил сдержанно. — Но вёдра тяжёлые ты можешь просить её куда–нибудь донести.

— У меня на это дружинники есть. Их и то попросить за радость…

После ужина поднялся к себе на третий этаж. Как всегда Леночка заботливо растопила камин, дрова потрескивают, тепло и уютно.

Распорядился отправить людей с рассвета до новых деревень и доставить сюда старост. А пока мои мысли о другом.

До поступления в Академию ещё три недели. И почему же я, побывавший в таком месиве, боец, сейчас волнуюсь, как школьник перед экзаменом? Или перед поступлением в новую старшую школу?

Ещё по дороге домой я часто думал о Ясмине, о том, как вновь повидаюсь с ней. И теперь мне хочется увидеть её ещё больше. Всего–то час скачки и я там в новомодной шубе из белок, которую мне Инка сшила.

Но как мне показаться ей сейчас? С такой рожей малолетнего убийцы?

Смотрю на себя в зеркало мамкиного трюмо. Вроде бы прежний Ярослав смотрит в ответ. А в глазах чёртики играют, и смерть на меня смотрит цинично. Один поход, несколько кровавых побоищ, и теперь я уже не тот смазливый щенок. Моё тело в шрамах, моя душа в ещё больших шрамах.

Поначалу умудрялся скрывать рубцы от Леночки, но однажды, когда купался в тазу в комнатке, она подсмотрела. И ужаснулась. Да… отметины понемногу сходят на нет. Но дело не в этом. У меня вырабатывается комплекс, о котором я раньше даже не подозревал.

Хотя та же Гайянэ наоборот с такой гордостью смотрит на мои рубцы на руках. Вот, поди разберись, что у неё в голове творится?

Так вот с такой рожей маньяка я и не хочу к Ясмине даже на километр подходить. По крайней мере, сейчас. Потому что по ночам мне всё ещё снится то месиво, где я продолжаю драться в толпе и режу, режу, режу. А враги не кончаются. Но потом меня накрывает топор, перерубая пополам, я ползу с ворохом кишок и корней, а они хохочут, мол, тёмный… Свои хохочут. Тогда я вскакиваю в холодном поту на своей широкой и мягкой кровати, где уже всё пропитано моим запахом и потом.

Но я не обращаюсь к Леночке, чтоб меняла бельё слишком часто. Потому что не хочу показывать ни своей слабости, ни боли. Для них я герой, сильный и непоколебимый. Тот, кто сможет их защитить от всех бед.

За размышлениями пришёл Баш, тактично поскрёбся за стенкой.

— Заходи, как ты? — Зову его и только радуюсь, что могу отвлечься.

Домовой уселся на ковре рядышком.

— Всё сносно, Ярослав. Не переживай обо мне, — ответил он скромно.

— На крыше не холодно теперь? — Спрашиваю, глядя на мордашку, которую тот уводит в сторону, смущаясь.

— Есть немножко, — признаётся.

— Здесь спи, — предложил ему. — Под кроватью постелю, тебе там будет комфортно.

— Я не посмею с тобой…

— Я разрешил, всё, — обрубил. — Чем ещё помочь, говори?

— Не за помощью пришёл, а донести, — заявил вдруг Баш, и я встрепенулся. — Один из твоих дружинников служит Чернаве. Гонец князя тайком передал ему записку от неё. Я почуял метку рубина.

— Кто?

— Борис.

Мдя. Очередной Борис, и тот предатель. Взял на заметку, похвалил домового, наколдовав ему мандаринов. Очень он их любит.

Что с дружинником делать? Наверное, ничего. Снабжать дезинформацией по необходимости, если только.

С Башем в комнате спокойнее спать стало. Он как кошка, духов злых отгоняет. Главное в это поверить! И спокойно уснуть. Его посапывание меня хорошо убаюкивает.

На следующий день после полудня по моему распоряжению пригнали обоих старост с новых деревень. Сразу принял их за большим столом в присутствии моего старосты Иллариона, десятников с дружины, Ефима, Дарьи и Гайянэ. Это чтоб новые управленцы понимали от кого распоряжения мои можно получать в дальнейшем.

С большой деревни Новосёлки крупный и упитанный мужик лет сорока пяти с собранными к носу серыми глазёнками со светлыми длинными лохмами, как у девки, по имени Петруха показался мне скользким и слишком уж пресмыкающимся. Зато с ним вопросы решились на ура. Доложил, сколько крестьян и в каком качестве проживает в деревне (почти сошлось с данными князя), какие хозяйства, какая торговля и с кем. У них даже дружина есть в пятьдесят пять полностью экипированных человек и конный дворик в двадцать голов. Это с учётом вернувшихся с войны.

И всё это в моём распоряжении теперь!

Поговорив с одним старостой, перешёл к другому.

Глава мелкой деревеньки Елькино выглядит очень странно. Хмурый и задумчивый дед по имени Богдан. Одежда старая и грязная. Сам худощавый, долговязый и сгорбленный, смахивает на упыря. А ещё на чернавку посматривает, будто с вызовом. А на остальных как–то безразлично. Те в ответ изучающе, словно раньше в глаза вообще его не видели.

— А ты мне что расскажешь, Богдан? — Акцентирую на нём внимание.

— А что рассказать, барин? — Кривится дед, продолжая жевать за обе щёки, будто не ел месяц. — Шесть семей у нас, старики да дети. Последние трое дружинников с похода на половца так и не вернулись. Ничего не сеем, скота своего нет. Дикие леса рядом, по окраине ходим. А кто не ходит осторожно, тот уже сгинул там. Так и живём. Оброк дровами отдаём, шкурами да травой редкой. Чем богаты, Ярослав, уж прости.

Иронию улавливаю в его голосе. Чую, не простой это дед, как бы не бывший витязь.

— По свитку на ваших землях замок числится или ошиблись? — Спрашиваю, затаив дыхание.

Покривился Богдан, даже жевать перестал. Но ответил спокойно:

— Не ошибся, барин. Это Проклятый замок, стоящий на древнем захоронении. Он заброшен, сколько себя помню.

— И никто там не бывал? — Уточняю.

Вижу, как затаились мои люди за столом. Как напрягся и Петруха.

— Может и бывал, — усмехнулся староста. — Кто с деревни заикался там сокровища поискать, по сему дню не вернулись.

— А далеко до него от вашей деревни?

— Метров пятьсот по дебрям злым, слазить хочешь? — Подковырнул дед.

— А ты чего так с барином заговорил, а? — Сразу