Акима — верного дворового, который по тайному приказу Елены Глинской выполнил страшное поручение. Теперь этот человек представлял собой серьезную угрозу.

— Слишком много ведает, — ворчал Михаил Львович, хмуря брови. — Сие знание может обернуться великим бедствием для нас всех.

Действительно, Аким, оставаясь при дворе, находился в окружении важных персон, среди которых много заклятых врагов Глинских. Прямое участие молодого стражника в убийстве княгини Шуйской делало его опасным свидетелем. К тому же должность дворового позволяла ему слышать множество тайн, которые не должны были покидать пределы дворца.

Поэтому оставлять его в живых — значит подвергать риску не только Елену, но и всех Глинских. Особенно теперь, когда она, после венчания Иоанна на великое княжение, укрепит права регентства, а он, в должности главного советника, обретет еще большее влияние при дворе. Враги могут воспользоваться любым компрометирующим фактом, чтобы уничтожить их, и этого нельзя допустить!

Князь остановился у окна, наблюдая за тем, как медленно, словно нехотя, солнце скрывается за горизонтом. Тени становились длиннее, а его тревога — сильнее. Ситуация требовала немедленного и окончательного решения.

— Ох, негоже оставлять свидетелей, — прошептал он, сжимая кулаки. — Тем паче экого, кто чересчур много ведает о темных деяниях нашей семьи. — В его голосе звучала непоколебимая уверенность, характерная для человека, который осознает, что некоторые вопросы требуют жестких решений. Михаил Львович понимал, что Акима необходимо устранить, и чем скорее это произойдет, тем лучше.

Несмотря на усталость после напряженного, насыщенного дня, он решил незамедлительно нанести повторный визит Елене Глинской, надеясь, что ее общение с Телепневым-Оболенским к тому моменту завершилось. Днем, после эмоционального заседания Боярской думы, великая княгиня приняла его вместе с молодым князем. Они обсудили дальнейшие шаги по усмирению недовольных бояр. После короткого совещания Михаил Глинский оставил правительницу наедине с фаворитом и вернулся в свои кремлевские покои. Там он провел несколько часов, тщательно расставляя приоритеты среди множества государственных задач, которые требовали его внимания.

У входа в покои великой княгини Михаил Львович спросил у дежурного дворового, где сейчас Аким. Дворовый ответил, что Аким приступает к дежурству завтра с вечера до утра. «Сие даже к лучшему!» — подумал думный боярин и велел сообщить правительнице, что просит принять его по неотложному вопросу.

— Я бы сильно удивилась, коли вновь тебя ныне не узрела! — первое, что он услышал от Елены Глинской, когда вошел в ее просторный рабочий кабинет, залитый мягким светом свечей.

Она склонилась над большим столом и внимательно изучала разложенные на нем восковые таблички с планами Китай-городской стены — нового оборонительного сооружения, призванного укрепить восточные границы Кремля.

Ее тонкие пальцы осторожно скользили по пергаменту, испещренному точными линиями и пометками. Изображенные на планах сооружения — величественные башни и стены — должны были стать второй линией обороны после кремлевских укреплений.

Рядом с планами лежали отчеты мастеров-каменщиков и расчеты затрат на строительство. В углу палаты от легкого дуновения из окна тихо шелестели пергаментные свитки с записями о поставках камня и извести. На отдельном столике были разложены инструменты для работы с планами: писа́ла, линейки и отвесы.

Елена внимательно изучала каждый изгиб стены, каждую башню. Ее острый ум быстро впитывал информацию о толщине стен, высоте башен и расположении тайных ходов. Она знала, что эта стена должна стать не просто оборонительным сооружением, но и символом могущества Московского княжества. В такие моменты Елена чувствовала особую ответственность за будущее державы. Каждый план, каждая пометка на пергаменте становились для нее не просто линиями на бумаге, а неотъемлемой частью великой задачи по укреплению государства.

В приоткрытое окно доносился стук многочисленных молотков: там, за стенами дворца, уже шли работы по возведению нового укрепления. Мастера Петра Малого Фрязина, итальянского зодчего, трудились не покладая рук, воплощая в камне замысел великой княгини.

На стене кабинета висела небольшая икона святого Георгия — защитника воинов. Елена часто обращалась к ней с молитвами, прося защиты для себя и своего сына. Рядом с иконой на особом столике лежала великокняжеская печать с изображением двуглавого орла — символа ее власти как регента. При проведении государственных дел Елена Глинская скрепляла документы этой печатью, подтверждая свои полномочия правительницы.

При входе Михаила Глинского она подняла голову и обожгла его ироничным взглядом.

— Надобно поговорить, — сказал он с тревожным выражением на лице.

— Коли снова явился мучить меня и вопрошать, кто из вас двоих — ты али Иван Федорович — мне дороже, лучше немедля прочь иди!

— О твоем дворовом Акиме речь завести хочу.

— А что же с ним неладно? — Елена насторожилась.

— Не с ним, а с тем, что он учинил по приказу твоему…

— Думаешь, может проболтаться? — она сразу все поняла, и в голосе ее проскользнула тревога.

— Хуже, — отрезал Михаил Львович. — Имеются у меня известия, что Василий Шуйский уже принялся расспросы наводить о своей Авдотье. Вскорости, ведаю доподлинно, призвал к себе нескольких слуг, допрашивал их о последних днях казначейши во дворце.

Великая княгиня побледнела, с губ ее сорвалось, как вздох:

— Ежели он дойдет до истины…

— Именно! Аким всю правду ведает об оном деле, ибо собственноручно состряпал все. А коли ниточки Василия до него доведут…

— Мне конец! — закончила за него Елена Глинская.

— Нам конец, — уточнил Михаил Львович. — Осведомители мои донесли, что Шуйский официальной версии о взбесившихся лошадях не верит. Чует он неладное и ныне проверяет всех, кто так или иначе причастен к оному делу.

— Но минуло всего несколько дней. Как успел он так скоро следствие устроить?

— Василий — старый, хитрый волк. У него по всему дворцу свои люди растыканы, и он начал действовать.

— Что же делать?

— Выбора у нас нет, Акима надобно устранить немедля.

Елена Глинская нетерпеливо всплеснула руками:

— Ежели я вот так запросто буду устранять всех, кто в верности мне клялся, вскоре не останется у меня никого, кроме тебя да князя Телепнева-Оболенского.

«Опять она о нем!» — насупился Михаил Львович, но вслух продолжил:

— Покуда Шуйский не добрался до твоего дворового, Аким должен запропасть. Навеки!

— Сие означает, что… — правительница запнулась, подбирая слова. Ей внезапно вспомнился поцелуй, который Аким запечатлел на ее руке, его мягкие, теплые губы: поцелуй, исполненный такой проникновенной нежности и скрытой страсти, что ей стало мучительно жаль его.

— Да. Иного исхода нет.

Елена Глинская долго молчала, глядя в одну точку перед собой. В ее душе боролись два чувства: правительницы, осознающей необходимость устранения опасного свидетеля, и женщины, которая не могла забыть волнующее тепло его губ на своей руке. Она понимала, что с каждой минутой решение становится все более неизбежным,