Я повернула голову на звук, обнаружив княжича Шеллаэрде у огромного окна, сквозь разноцветные витражи которого светила яркая луна.

– Я-то как рада… – невольно проговорила в ответ, осматриваясь. – Впрочем… не будем о плохом. Я приняла твое предложение, Ренвиэль. И ты мне действительно помог, спасибо… – поежилась, случайно освежая в памяти недавно произошедшее. – Давай сразу к делу: что я тебе за это должна?

Княжич тонко улыбнулся и подошёл ко мне поближе. В этот момент я вдруг заметила, что на кресле у левой стены лежит какое-то платье, на ковре рядом аккуратно поставлены босоножки с кучей ремешков и драгоценных камней. Там же стояла шкатулочка для украшений…

Сердце ёкнуло, словно от какого-то предчувствия.

– Зачем так торопиться? – нарочито удивленно спросил вампир, остановившись в шаге от меня. На нем сегодня снова был надет серебристо-голубой камзол, только на этот раз в его вороте красиво виднелось что-то вроде кроваво-красного шарфа. Этот цвет особенно подчеркивал неестественную бледность вампира и контрастировал с багряно-алыми губами. Оторвать взгляд от этого сочетания было почему-то очень сложно. А ещё в груди от него рождалось тонкое необъяснимое беспокойство.

– Лучше закончить это дело побыстрее, чтобы я могла вернуть себе… свободу, – выдохнула я.

– Свободу? – удивился Ренвиэль. – Свободу можно получить, только имея власть. Слабый не может быть свободен, – задумчиво проговорил он, пошевелив в воздухе пальцами, словно играл на невидимом инструменте. – Я могу сделать тебя свободной, фурия, но примешь ли ты эту свободу?

“Фурия…” – слово прозвучало в голове медленно и отстраненно.

Я слишком сильно нервничала, так что сказанное Ренвиэлем не до конца оседало в голове.

Частично я теперь принадлежала ему – по крайней мере, до момента выполнения долга, и все остальное отходило на второй план. Все, кроме вопроса: “Для чего все-таки я понадобилась княжичу всех вампиров?..”

Скоро ответ на него должен был стать ясен.

“Фурия…”

Интересно, кем являлись в Новой Райялари фурии?.. Уж явно не частью Древнегреческого фольклора.

Но когда это слово в очередной раз повторилось, я поняла, что слышу его на местном языке и в оригинале оно, конечно же, звучит совсем иначе. Просто мой собственный мозг каким-то невероятным образом мгновенно выдавал наиболее близкий по значению перевод.

Загадка, которую я пока так и не решила.

– Если под свободой ты понимаешь что-то вроде вечной вампирской жизни для меня, то я пас, – проговорила я быстро, поднимая ладони вверх.

Ренвиэль не улыбался. Мне даже показалось, что в его голубых глазах мелькнула мрачная задумчивость.

– Хочешь, я расскажу тебе одну историю, Селина?..

И я вдруг поняла, что действительно хочу. Если у княжича Шеллаэрде есть за душой что-то, кроме таинственной выгоды, которую он хочет получить от моего пребывания здесь, то я хочу об этом знать.

– Знаешь, лет двести назад я познакомился с одной необычной девушкой. Шеллаэрде было ещё совсем новым государством, мой отец только-только начал сплачивать разрозненные графства детей Ночи в единое целое. Ситуация была неспокойная, кругом нет-нет да и вспыхивали кровопролитные сражения за власть. И среди всего этого хаоса вдруг появилась она. Худенькая девушка с глазами цвета янтаря и кожей, нежной, словно мед. Я встретил ее на берегу озера на рассвете. Солнце играло в ее черных, как тьма, волосах, превращало тонкую фигурку в золотую статую…

Ренвиэль на миг замер, а я пыталась поймать в его лице какое-то выражение тоски. Если он рассказывал мне о своей возлюбленной, то… я хотела бы увидеть его эмоции. Но, к сожалению, по бесстрастной и отстраненно-задумчивой физиономии вампира совершенно невозможно было что-либо понять.

– Мы встречались тайком по ночам, – продолжал он, вдруг расслабленно качнувшись и оперевшись плечом о стойку балдахина. Его светлый взгляд без капли кровавого блеска упал на руку, в которой появилась маленькая металлическая цепочка. Она была совсем тонкой, не похожей на дорогие украшения вроде цепи на шее самого Ренвиэля или крупной сережки-кристалла, что виднелась из-под его белоснежных волос. Эта была хрупкой и немного тусклой, словно из черненого серебра. А в центре висела крохотная, такая же простенькая подвеска – птичье крыло. – Никто не должен был нас видеть, в то время мой отец не… приветствовал отношения между вампирами и людьми. Сейчас все изменилось, и в целом двор Шеллаэрде открыт для людей… если они сами не испугаются тут появиться. – Он улыбнулся и бросил на меня короткий ироничный взгляд, впрочем тут же вернув себе серьезность. – А тогда нам приходилось скрываться.

– Так ты полюбил человеческую женщину? – удивилась я, пытаясь понять, зачем вампир мне это все рассказывает. – Как ее звали?

Княжич мягко улыбнулся, не поднимая глаз от подвески.

– Вельмира…

Что-то мелькнуло в его глубоких голубых глазах, сделав их почти небесного цвета. Но лишь на миг.

– Она была… как птица, расправляющая крылья рано поутру, – продолжил он, – звонкая и яркая. Она была лучшим, что было в моей жизни на тот момент. Но, к сожалению, отец быстро научил меня тому, что все хорошее должно когда-нибудь закончиться.

Голубые глаза снова остыли, став больше похожими на острые кристаллы льда.

– Он ее убил? – ахнула я, едва не схватив княжича за руку, но в последний момент отдернув ладонь.

Ренвиэль словно и не заметил. Поднял на меня спокойный, как море в штиль, взгляд и ответил:

– Нет, он ее обратил. А она так и не смогла меня простить.

– Но… – у меня вдруг пропал дар речи. – Что значит “не смогла простить”? Ты же не предавал ее, не бросал, не изменял ей с другой… или изменял?

Ренвиэль коротко хмыкнул, покачав головой.

Подвеска из его рук таинственным образом исчезла.

– Нет, конечно, – выдохнул он наконец. – Я ее любил.

– Тогда нужно было снова добиться ее, – возмутилась я, нахмурившись. – Что у вас тут за законы такие? Я совершенно не понимаю. Нужно было добиваться своей женщины, раз вы оба были живы! Только смерть – это настоящий конец! И то, как оказалось, не для всех…

Я сложила руки на груди, с некоторым возмущением глядя на вампира. А он вдруг грустно улыбнулся. И снова что-то на миг появилось в его глазах. Что-то подозрительно теплое, чего там быть не должно.

– Я пытался, но бесполезно. Много лет…. А потом перестал. Я никого и никогда не принуждал насильно, хотя у меня, как ни у кого другого, есть такая возможность. Но… у женщины должны быть крылья. А если их больше нет, то не всегда их можно вернуть обратно. Мой отец лишил ее того, что ей было дорого, а она не смогла простить меня.