Дьяволица отвернулась к окну, за которым свирепствовал шторм:

— Куда они исчезли? Где могли укрыться? Миры гибнут. Больше не осталось безопасных мест.

Еве казалось, что она наблюдает за происходящим сквозь толстое, звуконепроницаемое стекло. На себя она смотрела словно со стороны. Вот она стоит перед растерянной Махаллат, рядом с супругом, который держит, сжимает её ладонь, безвольную, онемевшую, и прикосновение это прожигает до костей. И хочется отдёрнуть руку немедленно, но не получается стряхнуть оцепенение, охватившее Еву после слов ведьмы. Поэтому она ничего не делает. Не отстраняется. Стоит и смотрит, как безмолвно двигаются губы напротив, пока её ладонь обугливается в чужой руке.

— Крепость держится, но буря снаружи не достигла всего размаха.

Демоны смотрели в окно. Дождь стоял плотной стеной. Водная гладь вспыхнула, озарённая светом маяка. Далёкий фонарь вращался, и луч скользил по комнате — по лицам, по брошенной пыльной мебели. Свет отразился в зеркале и исчез в дожде.

— Лететь некуда, — сказала Махаллат. — Надо выяснить, что здесь случилось. Что заставило жнецов уйти? Пороюсь в кабинете Молоха. Кто-то должен был отразить инцидент в отчётах.

Махаллат ушла. Хлопнула, закрываясь, дверь, и они с Веларом остались наедине в оглушительном безмолвии пустой служебной квартиры. Дождь грохотал. На полу под окном растекалась лужа. Ева смотрела на свои ноги. Чёрные кожаные мокасины в дырочках, с ремешками. Она вспомнила, что носила похожие в школе, и Марта презрительно называла такую обувь «лапти для синих чулков». Демон выпустил из плена её ладонь и подошёл к стеклянному стеллажу, где внимательно просматривал найденные на полках папки с документами. За стеной слышались шаги. Освобождённая рука горела.

Ева тяжело сглотнула и подняла на супруга взгляд:

— Вел?

Собственный голос показался чужим. Чувство, будто она наблюдает за происходящим со стороны, усилилось. Спрятанный на груди кинжал плавил кожу под тонкой тканью рубашки. Демон обернулся, держа в руках открытую папку.

Ева сжала кулаки:

— Это ты… ты приказал убить мою семью?

Она не верила — не хотела верить! — но в красных глазах мелькнула паника, и это был ответ. Наружу изо всех щелей хлынула невыносимая, безобразная правда. Обрушилась неподъёмной тяжестью. Погребла под собой лавиной, неожиданно упавшей грудой камней.

Контракт. Её родители погибли, потому что проклятое исчадие ада вожделело их дочь. Погибли из-за чужого эгоистичного желания обладать. К горлу подступила тошнота. Она спала с ним! С убийцей своих родителей! Сколько ночей провела в объятиях того, кто безжалостно уничтожил её семью, приказал надругаться над ней самой, а затем годами водил за нос? Невыносимо! Как это выдержать? Как не сойти с ума? Все эти месяцы она мучилась, презирала себя, в то время как демона считала едва ли не благодетелем. Скучала по нему в Ордене. Испытывала благодарность. Считала себя перед супругом в долгу. Какая же ты дура, Ева! Наивная идиотка! Жалкая и никчёмная. Старалась, всячески ублажала этого монстра, это чудовище. Даже позволила… Отчётливо вспомнился омерзительный вкус, наполнивший рот. Она стояла на коленях перед тем, кто приказал жестоко убить её мать, её маленькую сестрёнку, и добровольно, в благодарность делала… делала… Даже вспоминать было тошно. Её насиловали, а она терпела, считая, что так и надо, что это её обязанность перед демоном. Перед этим лживым предателем. Господи, во всём, абсолютно во всём она винила себя. Умирала от самоуничижения. И при этом оправдывала насильника и убийцу. А Велар знал. Играл с ней как с куклой. Уничтожил всё, что было Еве дорого, растоптал, превратил её в вещь. В свою безропотную подстилку!

Пальцы стиснули рукоятку кинжала. Взвыв от ослепляющей ярости, Ева бросилась на демона.

Она знает. Знает правду. Откуда? Это конец. Смерти родителей и сестры Ева мне не простит. Такое не прощают.

Инстинктивно я увернулся от ножа, несущегося в лицо. Ева с рычанием бросалась вперёд. Нападала будто обезумевшая от гнева тигрица. Без страха. С фанатичной решимостью убить, уничтожить любой ценой. Глаза горели. Ярость придавала сил, и Ева двигалась быстрее, стремительнее, чем можно было ожидать от смертной.

В полном молчании я уворачивался и отступал, уворачивался и отступал, не зная, как успокоить жену. Слова были бесполезны. Да и что я мог сказать? Извинения только подхлестнут ярость.

Может, дать ей выплеснуть гнев? Дыркой больше дыркой меньше — раны затянутся. Вид крови должен отрезвить…

Кого я обманываю? Всё кончено. Никогда больше Ева не посмотрит на меня благосклонно, с нежностью и желанием. Не произнесёт ни слова, кроме угроз и проклятий. Не смирится с ролью моей жены. Не подпустит к себе ни на шаг. Будет пытаться отомстить при малейшей возможности. Что теперь делать? Посадить супругу на цепь, чтобы однажды не получить ножом в спину? Брать, не снимая кандалов? Обнимать и целовать, связанную? И разве это будет жизнь? Бесконечное мучение для нас обоих. Страдать от чувства вины, без памяти любить ту, кто считает тебя врагом. Ласкать и видеть в родных глазах желание уничтожить.

Поздно пытаться что-то исправить. Точка невозврата пройдена. Уже не раз я пожалел о содеянном. Наверняка существовал иной способ получить желаемое! Должен был! Почему я не поступил иначе? Лучше бы навсегда остался один, чем так…

Я механически уклонялся от ударов, думая лишь о том, как успокоить жену. Посторонние мысли делали медлительным, и в какой-то момент Ева меня настигла: лезвие полоснуло над левым глазом, рассекая бровь. Царапина, которой я не придал значения. Воодушевлённая удачей, Ева принялась атаковать с ещё большей яростью. В полном молчании. Не угрожая, не плача, не сотрясая воздух пустыми проклятиями. Направив всю решимость на достижение одной-единственной цели.

Порез, который должен был затянуться мгновенно, пульсировал болью, горел. Кровь заливала глаз. Рана не заживала, словно… С ужасающей ясностью я понял: в руках у Евы не простое оружие — кинжал, зачарованный особым образом. Такие оставляют шрамы, могут искалечить и убить даже бессмертного. Откуда у неё этот нож? Маир! Проклятая ведьма! Должно быть, она и вытащила все скелеты на свет.

Ситуация оказалась серьёзнее, чем я думал. И хотя человек даже с таким опасным оружием не представлял угрозы для демона, я не знал, как прекратить этот кошмар. Ева обезумела, и, боюсь, остановить её теперь могла только смерть. Своя или чужая.

Я дёрнулся — кинжал вспорол воздух в сантиметре от глаз. В тесной комнатке не было места для манёвров. Уворачиваясь от ударов, я опрокидывал мебель, сбивал лежащие на столах и полках предметы: лампу на комоде, горшок с цветком, старый проигрыватель с виниловыми пластинками. Со всего размаха влетел спиной в стеклянный стеллаж. На ковёр посыпался град осколков. Очередная хрустальная безделушка со звоном разбилась о пол. Это была патовая ситуация. Драться со своей парой — немыслимо. Я отступал, не пытаясь защищаться — боялся нечаянно ранить любимую. Ева не унималась. Её гнев только набирал обороты. Что мне делать? Что сказать? Не можем же мы вечно кружить в этом смертоносном танце?