Грабовски медленно поднял руки, очевидно, реагируя на пистолет. Она не требовала этого.

Похоже, он собирался заговорить, и она ободряюще кивнула.

– Н-нет, – выдавил он.

– Понятно. Искали вы не меня.

Она опустила пистолет. Его руки тоже опустились.

Она тут же вскинула его. Палец лег на спусковой крючок.

– Нет! – снова крикнул он.

– Почему же вы здесь?

Крупные капли пота выступили у него на лбу.

– Я… я… – пробормотал он.

– Сядьте на пол, скрестив ноги, – приказала она. – Руки за голову!

Поскольку сама она сидела на кровати, будет лучше, если он сядет ниже и не сможет на нее наброситься.

Не успел он устроиться на полу, она продолжила:

– Итак, что вы говорили?

– Я искал не вас, – выдохнул он, не отрывая взгляда от пистолета.

– В таком случае, что вы делаете в моем доме? Конечно, если вы не возражаете против моих расспросов.

– Я… то есть я не искал вас до… до того, как нашел. Вы были мертвы. Несчастный случай.

Она всегда считала его довольно красивым. Правда, сейчас он приобрел брюшко.

Капля пота сползла на его бровь.

Она должна сосредоточиться.

– Вы не слишком четко объясняетесь.

– Я здесь случайно. Путешествовал по Америке, увидел на карте Кенсингтон и… и встретил вас.

Правый глаз жгло от пота, но Грабовски не смел протереть его. Поднимаясь в ее спальню, он думал, что заряжен адреналином. Но все это оказалось ерундой по сравнению с тем, как он накачан им сейчас. Поскольку ощущал пульс в каждой конечности, в каждом пальце…

– Но я мертва, – напомнила она. – Вы не можете меня видеть.

Она сидела на краю кровати в своих выцветших джинсах и светло-розовой рубашке. Волосы забраны назад, солнечный луч, падавший под косым углом, освещал левую сторону лица, и она выглядела спокойной и прекрасной.

– Я мертва, – повторила она.

Она спятила. И по-прежнему целится в него из пистолета.

– Именно, – подтвердил он. – Точно так и есть.

Она вдруг начала смеяться. Хихикнула раз-другой, потом еще… громче, громче, и наконец прижала к животу свободную руку, сотрясаясь и хохоча так, что пистолет беспомощно болтался вверх-вниз. Если она нечаянно спустит курок, он погиб.

Но не хочет же она в самом деле его убивать?!

Он увернулся и нагнул голову, когда ее рука в очередной раз дрогнула.

– Простите, – едва выговорила она, подбирая под себя ноги и укладывая пистолет на колени. – Ничего тут смешного…

Она вытерла слезу.

– Сама не знаю, почему я смеялась. Напряжение. Все это – напряжение. Я говорю: мертва, и вы думаете, что я спятила, но приходится соглашаться с каждым моим словом, чтобы я вас не пристрелила, – пояснила она и, помедлив, добавила: – Не бойтесь, я вовсе не…

Он не понял, что она имела в виду: то ли – не мертва, то ли – не безумна.

– Знаю, – кивнул он. – Знаю.

Она снова уставилась на него. В темно-голубой радужке роились мелкие искорки. Только на этот раз не зеленые, а золотистые.

– В этом наша проблема, верно? – спросила она. – Еще несколько минут назад проблема казалась только моей. Но теперь она общая.

Какого дьявола его сюда понесло? Она его подставила? Каким образом заманила к себе в дом? Вечный манипулятор, всегда дергающий за нитки.

Во рту у Грабовски пересохло, сердце все еще бешено билось. Трудно соображать, когда в тебя целятся из пистолета. Какого хрена он не улетел в Лондон сразу?

– Знаете, как говорится: разделенная на двоих проблема уже полпроблемы.

– И вам тоже так кажется?

– Я полагаю, здесь есть о чем поговорить.

Краешком глаза он увидел, как маленький рыжий с белым холмик дрогнул. Песик встал и энергично отряхнулся. Грабовски был так сосредоточен на ней и пистолете, что даже не заметил собаку!

– Как старым друзьям? Которые давно не виделись? Вспомним прежние дни?

Едва Грабовски произнес это, Лидия сразу поняла: именно этого он и хочет. Нет, ее глупость бесконечна!

Наблюдая, как он входил в ее спальню и как его лицо искажалось от потрясения, она решила, что теперь по крайней мере может снизить темп и подумать. И теперь именно она взяла верх.

Конечно, ему не нужны никакие разговоры. Тем более, он наверняка отослал ее снимки в газеты, и теперь репортеры мчатся сюда со всех ног!

– Когда вы их отослали? – бросила она.

– Что? Нет, я никуда ничего не посылал. Клянусь! Никому и ничего!

– Встаньте. Я хочу, чтобы вы встали!

– Мне придется опереться на руки, – предупредил он. – Ничего, если я их опущу?

Он явно был не в форме. Возможно, повредит колени, если попытается встать из позы лотоса без помощи рук.

– Только медленнее, – приказала она. – Иначе мой палец может дрогнуть.

Когда он с трудом встал, она приказала:

– А теперь руки за голову. Два медленных шага ко мне. Не хочу, чтобы ваше тело загородило дверь, когда вы упадете.

– Клянусь Богом, – пролепетал он. – Если вы отпустите меня, я отдам вам камеру. Можете стереть всю память. Больше ни у кого ничего нет.

Что она испытает, убив его? Если сейчас нажать на курок, все будет кончено.

– Проблема в том, – произнесла она, – что у вас нет возможности это доказать. Трудно доказать недоказуемое.

Он слегка пошатывался, а по виску ползла набухшая вена, похожая на жирную голубовато-зеленую гусеницу.

– Моя камера и ноутбук, – прохрипел он. – Все там. Я не отправил ни единого снимка. Собирался сегодня лететь домой. И не стал отсылать, поскольку…

– Почему же? Почему вы этого не сделали?

Если он поверит, будто она задумала его убить, вынудит ли это сказать правду? Или заставит лгать изо всех сил?

– Потому что я никому не доверяю, – объяснил он. – Весь Интернет будет забит снимками еще раньше, чем я успею приземлиться в Хитроу.

Она припомнила кое-что из их болтовни в прошлом.

– Вы католик, верно, Джон? Не хотите помолиться?

– У меня в кармане четки, – вздохнул он. – Ничего, если я их вытащу?

Пока он станет перебирать бусины, у него будет время подумать.

– В каком кармане? Хорошо, очень медленно, и держите другую руку на затылке.

Ему следовало вернуться домой еще вчера вечером. Но он всегда старался сделать немного больше, чем требовалось, поскольку являлся истинным перфекционистом, что и создало ему репутацию профессионала. Но сейчас именно это качество поможет ему заработать пулю в живот.