Он заставил себя отвести глаза от пистолета. Губы шевелились в безмолвной молитве.

Пес стоял у бедра Лидии. Постель была аккуратно застелена, в изголовье громоздились вышитые подушки и валики. На туалетном столике стояли флаконы с духами, с угла зеркала свисало несколько ниток бус. Крышка сиденья-подоконника оказалась поднята, частично загораживая стекло. Но он и так не смог бы выпрыгнуть. Поскольку наверняка убьется. А вот если швырнуть в нее чем-нибудь тяжелым, он сумеет ее одолеть.

Грабовски прочитал вслух «Аве Мария», глядя ей прямо в глаза. Сердце билось почти нормально с тех пор, как он вытащил четки. Она не убьет его, иначе вся полиция штата погонится за ней. Неужели фотографы опаснее?

– Почему бы вам не опустить пистолет? – предложил он. – И тогда мы сможем спокойно поговорить. Вам нечего бояться. Я отдам вам камеру.

– Думаете, я не захочу вас убить? – разочарованно спросила она.

– Думаю… вы не настолько глупы.

– Вы вломились в мой дом, – напомнила она. – Я живу одна. Вы разбили… окно… скажем, на кухне и пробрались в мою спальню. Впервые вы увидели меня всего две недели назад и с тех пор одержимы мной. И доказательства все здесь, в камере. Вы снимали меня на улице, на работе, даже через окно спальни. Я права? Попала не в бровь, а в глаз? У вас очень выразительное лицо.

– О Господи! – воскликнул он. Она все спланировала. Устроила ему ловушку!

– Кто еще способен распознать то, что увидели вы? Дело в глазах? Это вас поразило? Проводили целые часы, сравнивая их? Да, конечно, больше никто на это не способен! Но конец истории таков: вы вломились сюда, набросились на меня, пытаясь изнасиловать. Мне удалось выхватить из ящика пистолет. Я предупредила вас, но вы продолжали надвигаться на меня. И не оставили мне выбора.

Его язык, похоже, распух – возможно, он его прикусил – и теперь мешал говорить, поэтому каждое слово давалось с трудом.

– Вам ни к чему это делать. Отпустите меня, и я отдам вам все. Уеду из страны и никогда сюда не вернусь.

Лидия вздохнула и рассеянно потрепала собачьи уши.

– В этом мне придется вам поверить.

– Возьмите все мое оборудование. Уезжайте куда хотите. У меня ничего на вас нет, как нет возможности вас разыскать.

Он выглядел так, словно вот-вот грохнется в обморок, поэтому она снова велела ему сесть. Пристрелить его? Похоже, это единственное практическое решение.

– Мы можем оба уйти от этой темы, – уговаривал он. – С этим покончено навсегда. Я никому ничего не посылал, потому что не верю даже своему агенту.

Она вдруг задалась вопросом, поранил ли он ногу, когда лез в окно.

– Весьма печально, – заметила она вслух.

– Гарет – парень ничего, – пояснил он, – но если кто-то в его офисе…

Он не договорил. И дышал тяжело и неровно.

– Вы вынудили меня обороняться, – обронила она, и в каком-то смысле это было правдой.

– Когда-то я работал с партнером, – начал он. Его плечи скруглились, спина согнулась, словно сейчас он медленно опустится на пол, свернется калачиком и замрет. – Тони Меткаф, он был кем-то вроде друга. Мы отправились на остров Святого Маврикия и сфотографировали вас в бассейне. Выглядели вы просто сказочно. Это было еще до цифровых камер, и мы проявляли снимки в ванной.

– Вы сами навлекли это на себя, – сказала она.

Но тем не менее это все равно убийство.

Он заговорил быстрее и постоянно искал ее взгляд, пытаясь заглянуть в глаза. Выискивая любой признак слабости. Сочувствия.

– Потрясающие фото. Настоящий гламур для первых страниц газет. Мы убедили туриста отвезти снимки в Лондон, так как остались следить за вами. Сами знаете, мы частенько это делали. Я позволил Тони вести переговоры. Предполагалось, что под снимками будут наши подписи.

– Сколько камер у вас с собой?

Его болтовня ее отвлекала.

– И назавтра они появились на первой странице, – продолжал он. – Мне позвонила Кэти, моя жена, и обо всем рассказала. Тони снял мою фамилию. Подонок! Больше я никогда не работал с партнерами.

– Сколько камер? – повторила она. – И где они? Ваш компьютер остался в гостинице?

Пистолет уже оттягивал руку.

– Две, – признался он. – Одна у меня на шее, вторая – в машине. Я припарковался на улице. Мой ноутбук тоже там.

Его спина ныла, колени словно сжимало струбциной, которая с каждой минутой завинчивались все туже. Он провел на ногах всю ночь и теперь вынужден сидеть на полу в позе лотоса и с руками, заложенными за голову. К тому же она не позволяет ему говорить.

Он попробовал еще раз.

– Вы можете спуститься вместе со мной. Поедем и выбросим все в воду.

– Не мелите чушь, – процедила она. – И пожалуйста, помолчите.

Дверь справа от кладовки вела в ванную. Если она позволит ему пойти и отлить, он, возможно, найдет там то, чем сможет воспользоваться. Его и прежде били, в Испании, гостиничные гориллы, но из пистолета целились впервые.

Сначала она вела себя непринужденно, словно для нее было вполне естественно принимать его в спальне и угрожать пистолетом.

Теперь же она потирала запястье, и щеки раскраснелись. Нет, он не хотел еще сильнее вывести ее из себя. Да и не позволит она ему пойти в ванную.

– Нельзя идти с вами по улице, приставив пистолет к затылку, – заметила она. – Если вы что-то выкинете, я не смогу пристрелить вас на месте. Нет, если уж убивать, так в спальне.

Он попытался убедить себя, что она никогда на это не отважится. Если подняться и подойти к ней, она станет вопить и отбиваться, но никогда не нажмет на курок.

Он переместил вес с одной ягодицы на другую, при этом она немедленно подняла пистолет и уставилась на Грабовски. Она достаточно безумна и пойдет на это, она всегда была неадекватна, тикающая бомба с часовым механизмом, живая граната, оказавшаяся прямо в королевской семье.

– Всю оставшуюся жизнь вас из-за меня будет мучить совесть, – предупредил он.

– Кто это сказал? – мило улыбнулась она.

Какую он сделал ошибку, признавшись, что больше никто об этом не знает! Но она начала допрашивать его, когда он трясся от страха, и первым порывом было сказать правду. Ему следовало солгать. Скажи он, будто уже поздно и кавалерия уже въезжает в город, она не смогла бы убить его и выйти сухой из воды.

С другой стороны, она прикончила бы его просто от злости.

Нужно вести себя так, чтобы она продолжала говорить.

– Могу я задать вопрос? – прошептал он, и хотя уже не выглядел таким перепуганным, она все же слышала нотки страха в его голосе. Женщины, способные выстоять, не позволяющие согнуть и сломать себя, всегда считаются безумными. Так говорила Эстер. Раньше, когда Лидия не желала повиноваться, ее посылали к психиатру и хотели посадить на лекарства. Но она отказывалась это делать, и это еще больше убеждало окружающих в ее сумасшествии. Что же, это пригодится. Пусть он считает ее достаточно ненормальной, чтобы не задумываясь убить человека.