Утром следующего дня Мишку вызвали в милицию к тому самомуВиктору Ивановичу, который нас навещал. Беседа длилась часа полтора, и домойМишка вернулся в состоянии глубокой задумчивости. По его мнению, мент оказалсяочень хитрый и нас подозревает, вот только в чем конкретно, не ясно. ВикторИванович выразил желание побеседовать с Катькой, но Шальнов заявил, что я, тоесть она, уехала к тетке в отпуск и ранее, чем через пару недель, не вернется.

— Слишком все запуталось, — ворчал Шальнов ивместо того, чтобы как следует напрячь мозги и попытаться все распутать, началприставать ко мне со всякими глупостями. Я пыталась воздействовать на него,призывая быть серьезным, но в конце концов сама махнула на все рукой, и времямы провели очень даже неплохо. Все испортил проклятый телефон.

Звонок раздался в семь часов вечера. Опять-таки трубкупришлось снять мне, Мишка был занят приготовлением яичницы по какому-то одномуему ведомому рецепту. Я услышала голос Эммы и тяжко вздохнула.

— Ольга? Ведь я не ошиблась, вас так зовут?

— Не ошиблись, — согласилась я.

— Нам надо поговорить.

— Об Илье Петровиче что-нибудь известно?

— Нет, то есть да… я приеду и все объясню. — Голосее звучал как-то странно, и изъяснялась она довольно путанно, так что я впервый момент решила, что она пьяна, но потом вынуждена была отказаться от этоймысли. Скорее всего Эмма Станиславовна пребывала в самой настоящейпанике. — Я буду у вас через пятнадцать минут, — пробормотала она идала отбой. Мишка, замерев возле плиты с ножом в руке, нахмурился и спросил:

— Чего — опять?

— Эмма едет сюда. Боюсь, что-то случилось…

— Вот только Эммы нам и не хватало, — вздохнулМишка и пошел одеваться, а я стала присматривать за яичницей, одновременнопоглядывая в окно. Через несколько минут возле нашего гаража припарковалсятемно-серый «БМВ», и из него показалась Эмма Дружинина, а я кинулась открыватьвходную дверь. Сказать, что эта женщина была напугана, — значит не сказатьничего. Она была бледна до синевы, взгляд бессмысленный, а руки так дрожали,что это выглядело бы смешно, если бы не было так страшно.

— Что случилось? — испуганно спросила я, потомучто стало ясно: если независимая, умеющая держать себя в руках женщина вдругпревратилась в перепуганное, потерянное существо, должно было произойти что-товоистину ужасное. Я взяла ее за руку и усадила на стул возле окна, а сама селанапротив. — Эмма Станиславовна, пожалуйста, что случилось? — Онавздрогнула, точно мой голос вывел ее из транса, суетливо открыла сумку ипротянула мне конверт. «Дружининой» значилось на нем печатными буквами,вырезанными из газеты, ни адреса, ни имени не было.

— Там, в конверте, — кивнула она и вдругзаплакала. Я извлекла из конверта клочок бумаги и начала читать текст,выполненный газетными буквами поменьше:

— «Ваш муж у нас, сегодня к двенадцати часам ночиподготовьте сто тысяч долларов сотенными купюрами, сложенными в целлофановыйпакет. Его должна доставить на бывшую обувную фабрику, что рядом с вашейфирмой, Катерина Иванова. Пусть положит пакет под брезент возле трубыкотельной, дойдет до старых ворот и трижды посигналит фонариком, затем вернетсяк котельной и ждет двадцать минут. Если все пройдет нормально, ваш муж встретитее возле ворот со стороны вашей фирмы. Если денег не окажется или вы сообщите вмилицию, мы будем возвращать его по частям в течение недели». Что это? —пробормотала я, закончив читать, и тут обратила внимание на то, что Мишка ужедавно стоит рядом и заглядывает в листок через мое плечо.

— Его похитили, — пробормотала Эмма. — Я таки знала. Я чувствовала… На душе такая тоска…

— Подождите, это что, требование о выкупе? —наконец-то дошло до меня.

— Точно, — кивнул Мишка, взяв конверт и листок измоих рук. — И чуднее бумаги я сроду не видывал. Как это попало квам? — спросил он, обращаясь к Эмме.

— Не знаю. Я подъехала к дому, а на крыльце письмо икоробка. Я понятия не имею, как они вошли, калитка запирается, домработницауходит в четыре. Я звонила ей, она ничего не знает.

— Очень любопытно, — изрек Шальнов, а яразозлилась:

— Куда уж любопытнее. Постойте, — повернулась я кЭмме, — вы уже заявили в милицию?

— Нет, — покачала она головой. — И не заявлю.Вы что — забыли, что там написано?

— У вас есть сто тысяч баксов? — вмешался Мишка.

— Есть, — помедлив, кивнула она. — Сотеннымикупюрами, как они и хотят.

— Похоже, кому-то об этом было известно.

— Что вы имеете в виду? — вскинула она голову, намгновение став прежней Эммой, но только на мгновение, лицо ее вновь жалкосморщилось, и она кивнула:

— Наверное, вы правы. Только кто-то из близких людеймог знать об этом. Со стороны похитителей глупо ожидать, что я соберу такуюсумму за несколько часов.

— Где находятся деньги?

— Вот здесь, — кивнула она на свою сумку, затемизвлекла объемистый пакет и положила его на стол. — Здесь сто тысяч. Онилежали в банке, я там арендую сейф. Получив письмо, я съездила в банк и забраладеньги.

— Не хотите ли вы сказать, что решили заплатитьшантажистам? — растерялась я.

— Хочу, — кивнула Эмма. — Я вас умоляю…Пожалуйста, отвезите им деньги. Я заплачу сколько скажете. Михаил Степановичзнает, я богатая женщина, я заплачу…

— Да вы с ума сошли, — возмутилась я. —Немедленно звоните В милицию. Вы что, детективов никогда не читали? Да ни одиншантажист, получив деньги… — Эмма, закрыв лицо ладонью, хрипло вздохнула. Язамолчала на середине фразы. А Мишка кашлянул.

— Вы сказали, что получили письмо и коробку?

— Да, — кивнула она и опять полезла в сумку,достала коробку из-под туалетной воды и поставила на стол. Любопытство сыгралосо мной злую шутку: я сняла крышку и едва не лишилась чувств. В коробке лежалонечто сине-кровавое, и я не сразу поняла, что это человеческий палец, скореевсего безымянный, а на нем кольцо. — Это обручальное кольцо Ильи, —закрыв глаза, сказала Эмма.

— Боже мой, — простонала я, сползая со стула,Мишка проявил бдительность и успел подхватить меня на руки.

— Да, ребята настроены серьезно, — подумав, заявилон. Эмма кивнула, а я вцепилась в Мишкину руку, отказываясь верить в реальностьпроисходящего.

— Звоните в милицию, — наконец-то смоглапроизнести я.