– Я их враг. – Незнакомец вздохнул, словно воспоминания были обузой. – Когда-то я был частью небесной башни, даже членом Ордена Ножей, и поклялся защищать Жреца Солнца.

– Моего врага…

– Нашего общего врага. Мы едины в нашей ненависти.

– Почему?

Поваге заколебался.

– Давай присядем и поговорим как следует, Серапио. Так, чтобы я не лежал на спине и твой посох не упирался мне в живот. У нас мало времени, но я расскажу все, что знаю. – Голос незнакомца дрогнул от волнения. – Мы скрывали тебя так долго. Так долго, как только могли, но приближается время, когда ты явишься.

* * *

Они сидели под защитным покровом огромной сосны.

Поваге приготовил небольшой обед из еды, привезенной из незнакомого Серапио, более жаркого и влажного климата. Крошечная соленая рыба без кожи и костей, быстро скользившая по горлу и оставлявшая солоноватый привкус. Орехи, приправленные острым перцем и обжигающие рот. Странный колючий фрукт, который Поваге вскрыл ножом, обнажив сочную мякоть. И, что самое поразительное, густой сливочный напиток, вначале казавшийся горьким, а затем расцветающий приятным перечным жаром. Все это можно было описать только как вкус наслаждения.

– Это какау на языке кьюкола. Его называют напитком богов, – ответил Поваге на восклицание Серапио. – Как раз для тебя, Сын Ворона.

В первый момент Серапио подумал, что новый наставник дразнит его, но его голос звучал совершенно искренне.

Вороны присоединились к трапезе, скорее всего – из интереса к незнакомцу, и Серапио угостил их небольшими кусочками новой еды, но они предпочли напитки. Вполне типично для них.

– Ночь Ножей. – Поваге отхлебнул из чашки. – Саайя рассказывала тебе о ней?

– Когда мне было пять лет, – признался Серапио. Это была одна из первых историй, рассказанных ему матерью, и при этом та, которую она впоследствии рассказывала ему чаще всего. – Она сказала мне, что Наблюдатели привели армию, чтобы убить всех, кто следовал за Богом-Вороном. Она сказала, что убийцы умертвили мою бабушку, моих двоюродных братьев, тетушек и дядюшек.

– Что-нибудь еще? Может, что-то про тцийо, превратившегося в защитника?

Серапио нахмурился.

– Она упоминала молодого жреца, которого она нашла плачущим над телом ребенка. Священник был покрыт собственной рвотой и молил о прощении.

– Ну да… – вздохнул Поваге. – Думаю, это было не совсем так.

– Она сказала, что жрец помог ей бежать из города и отвез в убежище. – Он повернулся к Поваге. – Это был ты?

– Я. Много лет назад. – Он прочистил горло. – После того как мы сбежали, никто из нас не мог вернуться, поэтому мы отправились в Кьюколу, где я родился. У меня там все еще жила семья – хорошая и очень богатая. И кузен, который предложил мне работу в его торговле. Два года я работал у него в доках, был начальником одного из его складов. Мы с твоей матерью говорили о женитьбе, но она была еще очень молода. Не старше тебя. Но я был без ума от нее, понимаешь ли, и безмерно ей потакал.

– В смысле?

– Саайя была целеустремленной. Горе – это одно, одержимость – совсем другое. Она думала лишь о мести небесной башне, о смерти Жреца Солнца. Ей нужно было только это. А совсем не безбедная жизнь и уж точно не я. И она вербовала других на свою сторону. Среди них был мастер-столяр, уехавший в Кьюколу и затаивший злобу на жрецов; опозоренная дева-копейщица, изгнанная из военного колледжа в Хукайе за нарушение субординации; мой кузен Балам, порядочный и безупречный господин, находивший ее столь же очаровательной, как и я. И именно он дал ей необходимые средства.

Балам. Это имя ничего ему не говорило. Ветер шелестел в соснах, осыпая собеседников дождем из иголок.

– Необходимые для чего?

– У Балама были способности к гаданию и магии крови, что не редкость в Кьюколе, но особенным его делало то, что у него было достаточно богатства, чтобы тратить его на исполнение своих желаний. Вскоре они с Саайей стали проводить вместе все свободное время. Сначала я ревновал, ох, как я ревновал. Мой кузен весьма обаятелен.

– Но вы ошиблись? Они не были любовниками?

– О, они были любовниками, – печально признался Поваге. – Но я узнал об этом гораздо позже. Сейчас это уже неважно. Я стар, и огонь ревности давно уже потух в моем сердце.

– И что тогда?

– Саайя сказала мне, что они с Баламом ищут способ воскресить Бога-Ворона в человеческом обличье, используя для этого кровавую жертву.

Серапио поежился.

– Да, сначала я тоже был в ужасе. А потом заинтригован. Магия крови запрещена небесной башней, и все народы Меридиана упразднили человеческие жертвоприношения, поскольку они считаются нецивилизованными, варварскими.

– Опасными, – инстинктивно сказал Серапио.

– Мощными, – мягко добавил Поваге. – Слишком мощными для людей. Лучше мы будем жертвовать людьми по-старому, с войнами, голодом и деспотичными правителями. – Его голос был полон горечи.

– И как ты поступил?

– Я присоединился к ним, – просто сказал он.

– И остальные тоже присоединились? – История начала складываться в голове у Серапио. – Пааде и Иди? Ради общего дела?

Сначала молчание, а потом тихий смех.

– Да, думаю, теперь это очевидно. Пааде и Иди тоже участвовали в нашем заговоре, но больше всего ей нужен был я – тот, кто обладал даром читать по звездам, обученный жрец, который понимал движение небес. Стыдно признаться, что мне доставляло удовольствие занимать место моего кузена и его богатства в ее иерархии, но это было так.

– Так что же случилось? – Он был очарован историей Поваге, историей его создания, историей его происхождения.

– Нам все еще нужен был сосуд, способный вместить бога. Сосуд, который отвечал бы некоторым очень специфическим и мистическим требованиям, которые Балам нашел в древней глифической книге, но у Саайи был готов ответ и на это.

– Который оказался?..

– Тобой, – сказал он. – Я предсказал, где и в каком месте Бог-Ворон в следующий раз будет на вершине своего могущества, Балам предоставил средства для доставки сюда твоей матери, а Пааде и Иди обещали помочь ей всем, чем смогут. Она заставила нас всех принести клятвы на крови под безлунным небом. Для твоего бога нет более могущественных уз.

– А мой отец? Какую роль он сыграл во всем этом? Он знал? – Серапио все еще не мог себе этого представить. Он знал, что отец когда-то любил его, но так и не оправился после поступка его матери и больше не признавал Серапио. Услышав, как Поваге описывает его мать, юноша задумался: а что, если проблема Маркала не в том, что его сын ослеп, а в том, что он слишком сильно напоминает отцу его потерянную жену.

В голосе Поваге зазвучали извиняющиеся нотки: