Правда, в Плимуте без крови не обошлось – некоторые офицеры, то ли слишком храбрые, то ли слишком глупые, стали сопротивляться, и были убитые и раненые…

И в Адмиралтействе, и в правительстве нашлись умные люди, задавшиеся вопросом: а как поведут себя французы, война с которыми продолжается, если узнают, что Ла-маншская и Плимутская эскадры, по сути, небоеспособны? Не ударят ли неожиданно?

Вот тут уже власти зашевелились. Палата общин собралась на срочное заседание и без проволочек и диспутов приняла так называемый «Билль о моряках», которым выделила 370 000 фунтов на покрытие задолженности матросам и приняла большинство их требований, главным из которых была официальная отмена порки и смертной казни через повешение за дисциплинарные преступления. Однако это был еще не конец: мятежные команды так и не вышли в море – королевского указа об амнистии все не было, а обещаниям Адмиралтейства, что он непременно будет, матросы не доверяли.

Ну что тут было делать? Пришлось уступить и в этом. Спенсер помчался в королевскую резиденцию, получил подписанный Георгом Третьим с явным нежеланием документ, размножил его в ста экземплярах и поручил «другу матросов» адмиралу Хоу распространить его на кораблях, а оригинал с подписью и печатью короля вручить членам Ассамблеи.

Так – успехом – закончился мятеж, продолжавшийся почти месяц (во время которого восставшие соблюдали строжайший порядок и не допустили ни малейших беспорядков). Матросы прошли грандиозным маршем по улицам Плимута, неся на плечах адмирала Хоу, военные оркестры играли оба гимна Британии – «Правь, Британия!» и «Боже, храни короля!». На следующее утро Ла-маншская эскадра стала выполнять сорванную мятежом боевую задачу: вышла в море и взяла курс на Брест. Ни один человек не был наказан, а имена членов Ассамблеи так и остались неизвестными.

12 мая того же года, когда на Ла-маншской эскадре уже ждали указа об амнистии, начался мятеж и на Североморской, или Плимутской, эскадре. Вот там с самого начала все пошло наперекосяк, провалилось и кончилось казнями…

Дисциплины добиться не удалось – скорее всего, из-за того, что Североморская эскадра, в отличие от Ла-маншской, где корабли давно плавали вместе, была сборной, не связанной долгой совместной службой, а потому хаоса и анархии хватало, да и выработка совместимых требований пошла туго. И, наконец, если в Ла-маншской эскадре с самого начала была введена «безличность», анонимность, в Плимуте решили выбрать вожака. Им стал Ричард Паркер, бывший школьный учитель. Судя по тому, что английские иторики назвали его «матросом поневоле», он был из насильно завербованных. И стал под всеми петициями и обращениями ставить подпись «президент Паркер».

Мира не было с самого начала. На некоторых судах произошли оскорбительные выходки в отношении офицеров и даже кровавые стычки. Недавно включенный в эскадру фрегат «Сан-Флоренцо» отказался присоединиться к мятежу, и тогда линейный корабль «Инфлексибл» обстрелял его из пушек. Он выпустил всего несколько ядер, и ущерб от них был ничтожным, но власти получили дополнительные козыри: теперь мятежникам свободно можно было пришить жутковатую статью «ведение военных действий против короля» или «государственную измену в военное время»…

Ла-маншская эскадра прислала письмо, в котором Ассамблея выражала озабоченность по поводу всего допущенного насилия и советовала «не выдвигать неразумных требований и не отдалять мирное решение вопроса настоянием на выполнении незначительных, второстепенных претензий».

Но события уже пошли вразнос. Среди матросов начались шатания и разлад. Прослышав об этом, лорды Адмиралтейства решили взять мятежные корабли в блокаду, рассчитывая, что без еды и воды мятежники долго не протянут.

Однако мятежные корабли, в свою очередь, блокировали устье Темзы, чем парализовали лондонскую торговлю. Уже через несколько дней скопилось более ста торговых и рыбачьих судов – что симпатии у окружающих к мятежникам не прибавило. Вдобавок некоторые бунтовавшие матросы стали нападать на некоторые из этих судов, чтобы раздобыть еды и воды, – а это уже подпадало под другую тяжелую статью, «пиратство».

Мятежники пытались договориться миром – прислали делегацию, которая заявила, что ограничивает требования только теми, выполнение которых уже обещано морякам Ла-маншской эскадры, включая выплату задолженности по жалованью, право сходить на берег во время стоянки в портах и отмену телесных наказаний.

Однако лорды Адмиралтейства уже видели, что имеют дело отнюдь не с такой сплоченной эскадрой, как Ла-маншская. Ночью по их приказу люди из Лоцманско-маячной корпорации на нескольких лодках ухитрились затопить, не произведя ни малейшего шума, все бакены и сигнальные вехи на Темзе. А это была целая система, предупреждавшая о грязевых отмелях и мелководье с песчаным дном, и корабль, не видя отметок, очень быстро сел бы на мель.

Мятежные корабли оказались в ловушке, из-за уничтожения бакенов и вех они не могли выйти в море, уйти в Голландию и там сдаться (а такие предложения звучали). А уходить вверх по реке означало бы попасть под огонь многочисленной береговой артиллерии.

Начались стычки меж самими мятежниками. На двух фрегатах офицеры вновь взяли власть и отвели корабли под защиту крепостной артиллерии. Часть кораблей спустила красные бунтарские вымпелы и открыла Темзу для торговых судов. И, наконец, посреди вызванной всем этим сумятицы команда флагмана бунтовщиков, плавучей базы «Сэндвич», освободила своих офицеров и объявила, что сдается и готова приступить к исполнению прежних обязанностей, а в знак искренности раскаяния выдала властям «президента» Паркера и всех делегатов (правда, нескольким из них удалось сбежать в Голландию или во Францию). Вслед за «Сэндвичем» один за другим сдались и остальные корабли.

Вот теперь лорды Адмиралтейства, еще несколько дней назад объявившие всех мятежников «бунтовщиками», могли отвести душу. Правда, массовых репрессий, какие неизбежно последовали бы в мирное время, не случилось: шла война с Наполеоном, в тот период не особенно удачная для Англии, и «обученные кадры» следовало беречь. Отыгрались на «подстрекателях и зачинщиках»: 59 матросов приговорили к смертной казни (29 из них, включая Ричарда Паркера, повесили), 29 – к тюремному заключению (от одного года до восьми лет), 9 – к порке (один из приговоренных получил 380 ударов девятихвосткой).

В своем предсмертном письме Паркер писал: «Я остаюсь приверженцем благороднейшей из человеческих страстей – острой чувствительности к любым проявлениям людского горя. Так мог ли я стоять в стороне, безучастно взирая на то, как лучшие из моих сограждан тиранически попираются худшими из них?» А уже с петлей на шее он сказал: «Я умираю смертью мученика за человечность!»

Известный писатель-маринист капитан Марриет, четверть века прослуживший в Британском военно-морском флоте, писал позже, в 1830 г.: «Существует определенный переломный момент, после которого смирение перед гнетом перестает быть добродетелью, а бунт уже не может считаться преступлением… Во время первого мятежа у матросов имелись все основания для выражения недовольства… к тому же они не прибегали к насилию до тех пор, пока не убедились в полной бесплодности их многократных и смиренных ремонстраций» (прошений. – А.Б.).