Спустя четыре года, совсем недавно, всего лишь дней десятьназад, включив ночью телевизор, она долго, тупо глядела в лицо бойкому ночномутелеведущему. Он сильно изменился. Остриг волосы, немного потолстел. Но глазавсе такие же, тусклые, мертвые, как грязный лед Москвы-реки. Впрочем, возможно,это и не он. У него совершенно никакое лицо, можно двадцать раз увидеть и незапомнить, не узнать.

– Что за гадость ты смотришь, Варюша? – удивился ДмитрийВладимирович, заглянув в гостиную.

– Ты не знаешь, кто это? – спросила она, не отрывая глаз отэкрана.

– Понятия не имею. Какой-то очередной помоечныйжурналистишка, – он протянул руку к пульту, но за секунду до того, как погасэкран телевизора, передача кончилась, и Варя успела прочитать первую строкутитров: «Ведущий Артем Бутейко».

Елизавета Павловна проснулась от настойчивого телефонногозвонка, не открывая глаз, протянула руку. Телефон в гостиничном номере стоял натумбочке у кровати. Но рука наткнулась на пустоту.

Голова раскалывалась, а телефон продолжал надрываться. Лизаобнаружила, что лежит поперек кровати, в футболке. Одеяло скомкано, подушкираскиданы, покрывало валяется на полу, рядом, безобразным комком, валяются ееджинсы. За окном светло, на часах одиннадцать.

– Добрый день, госпожа Беляева, с вами все в порядке? –услышала она в трубке. – Вы должны сегодня выступать в прениях по докладу…

«О, Господи, я проспала! Как такое могло случиться?Заседание началось в девять, сейчас перерыв…»

– Да, простите, я себя неважно чувствую, – ответила онаслабым голосом.

– Что случилось? Вам нужен врач?

– Нет, спасибо. Все нормально. Мне уже лучше. Вероятно, янемного простудилась. Через полчаса спущусь в конференц-зал.

Лиза тут же пожалела о своем обещании. Чувствовала она себядействительно ужасно. Болела не только голова, но все тело, как будто ее избилиночью. Под горячим душем стало немного легче. Она отчетливо вспомнила, что унее в номере был Красавченко, причем она его в гости не приглашала. Он явился,воспользовавшись каким-то дурацким предлогом, что-то, связанное с ювелирнымиукрашениями. Он интересовался ее серьгами и кольцом, болтал о знаках Зодиака.

Взглянув в зеркало, она обнаружила, что выглядитотвратительно. Волосы встрепанные, лицо бледное, отечное, под глазами серыемешки. Серьги были в ушах, кольцо на пальце.

«Ну да, а как же иначе? – подумала она. – Этот Красавченкохам, мерзавец, но все-таки не грабитель. Он сотрудник МИДа, официальныйучастник конференции».

И тут она почувствовала неприятный холодок в желудке. Онавспомнила, что все это время Красавченко вертелся в гостинице, в фойе, в барах,постоянно попадался ей на глаза, но в конференц-зале она его ни разу не видела.Не встречала его и на заседаниях тематических групп. Впрочем, могла просто незаметить в зале, участников больше трехсот человек.

– Кто же нас познакомил? – пробормотала Лиза. – А ведьникто! Никто нас не знакомил. Он подошел ко мне сам, когда я завтракала вофруктовом баре на седьмом этаже, представился, и мне, разумеется, не пришло вголову проверять, выяснять, тот ли он, за кого себя выдает. Здесь десятки людейзнакомятся друг с другом. Однако я ни разу за эти дни не видела, чтобы онразговаривал с кем-то из участников конференции. То есть его имя и то, что онсотрудник МИДа, я знаю только с его слов. Так зачем же все-таки он вломился комне в номер ночью? Откуда он вообще взялся и что ему от меня нужно?

Смутное ощущение гадливости постепенно обрастало вполнеопределенными подробностями. Ночью состоялся совершенно непристойный разговор.Сначала Красавченко нагло, неуклюже клеился к ней, а потом выяснилось, что онзаснял ее в квартале «красных фонарей» на фоне проституток обоего пола ипорноафиш. Он показал фотографии и пытался ее шантажировать. И что было дальше?Да ничего не могло быть. Она выставила его из номера. Однако он не ушел.Почему?

Если бы шантаж сводился только к этим дурацким картинкам,она вообще не стала бы с ним разговаривать, вызвала бы ночного портье ипопросила, чтобы ей помогли избавиться от незваного гостя. Но она не сделалаэтого. И еще, он так и не сказал, зачем ему все это надо, чего он хочет в обменна фотографии.

Чем отчетливей восстанавливались слова и события, темхолодней становилось Лизе под горячим душем.

«Он знает! – вспыхнуло у нее в голове. – Я пропала, он всезнает».

Она до красноты растерлась теплым полотенцем, включила фен,оделась, быстро подкрасилась, кое-как подколола влажные недосушенные волосы.Головная боль не затихала. Лиза выпотрошила содержимое своей сумочки нажурнальный стол. На дне лежала упаковка анальгина с хинином.

– Лекарство, – пробормотала она, вскрывая упаковку, – яд,противоядие…

Слова эти сами собой всплыли в памяти. Перед глазами всталогладкое пластмассовое лицо с квадратным подбородком. Лицо героя сериала,глянцевая картинка комикса.

«Мы с ним пили вино. Стоп, а где стаканы? Вымыл и убрал? Нуда, разумеется. Все аккуратно убрал за собой, и бутылку тоже. Он оченьнастаивал, чтобы мы с ним выпили, вдруг вспомнила Лиза, – правильно, я ведьвообще не пью, а уж в компании с Красавченко, ночью, наедине, ни за что нестала бы по доброй воле. А может, этого и не было? С собой он вина не приносил,это я точно помню. Ну да, он взял бутылку из платного бара в моем номере. Онеще сказал, что утром оплатит пользование баром. Ему непременно надо быловыпить со мной, чтобы подсыпать мне в вино препарат, который… Который что?Расслабляет волю? Отбивает память? Настолько сильно отбивает, что я не могувспомнить, сама сняла джинсы или это сделал Красавченко? Может, он вообщеизнасиловал меня, а я ничего не помню? Маньяк, ублюдок… надо срочно заявить вполицию. Однако о чем я буду заявлять? Как я могу доказать то, чего не знаю? Ктому же наверняка сегодня его уже нет в гостинице».

Она открыла платный бар. Там лежала карта вин. Не хваталоодной бутылки, белого рейнского.

Прежде чем пройти в конференц-зал, она остановилась у стойкирегистрации.

– Добрый день, мэм. Я могу вам помочь? – приветливоулыбнулась девушка за стойкой.

– Я хотела бы узнать, сколько я должна за пользованиеплатным баром? – Лиза назвала свою фамилию и номер.

– Минутку, – девушка пробежала пальцами по клавиатурекомпьютера, – вы ничего не должны, мэм.

– Но этого не может быть, – Лиза постаралась улыбнуться, – япользовалась баром.