– Моему господину нужна помощь, чтобы подыскать другую рубашку? – спросила она.

– Ойййй! – взвыл он. Прокашлялся, опустил голос на октаву. – Пожалуйста.

Она подошла к стопке одежды, которую, он готов был поклясться, он просмотрел тщательно, и из ее глубин тут же выудила нужную рубашку. Гэвин не думал, что когда-либо прежде носил ее, но она была в том стиле, который ему нравился, и достаточно темная на случай, если мазь просочится, чтобы никто не заметил. Мариссия явно обладала собственной магией. Он мог поклясться, что этой рубашки раньше тут не было.

Она начала тихонько насвистывать, одевая и причесывая его; это была старинная милая мелодийка. Мариссия умела хорошо свистеть. О, это же «Потерявшаяся овечка». Намек на то, что он не может найти собственную одежду? Возможно. У него были дела поважнее. Он разобрался с братом, сколько беспокойства может причинить Спектр?

– Я уеду утром или через день, – сказал Гэвин. – Внизу проходит испытания один молодой человек. Кип. Он, э, мой сын. – С Мариссией незачем было называть его «племянником». Мариссия знала, что он заточил своего брата, но даже она не знала, что Гэвин – не Гэвин. Она не видела никого из них до войны, так что ей незачем было знать. Он полностью доверял ей, но чем меньше людей будут знать его секрет, тем дольше он продержится, прежде чем все обрушится ему на голову. – Ему шестнадцать… в смысле, пятнадцать. Ты подыщешь ему одежду и соберешь нам все на пару недель?

– Чтобы сражаться или чтобы производить впечатление?

– И то, и другое.

– Конечно, – просто сказала она.

По пути к дверям Гэвин схватил свой меч в изукрашенных ножнах. В обращении с мечом он в подметки не годился любому черному гвардейцу. Когда-то он был весьма умелым, но как только осознал, что способен извлекать почти любое сочетание цветов и мгновенно создавать себе любое оружие, он перестал практиковаться со сталью так часто, как требовалось для того, чтобы тягаться с профессиональными военными вроде Черной Гвардии.

Конечно, это предполагало честный бой, а у извлекателей такого понятия не было. Черные гвардейцы сами сражались всем, что есть под рукой, – клинком, магией, кубком вина или горстью песка в лицо. Он сунул за пояс пару илитийских пистолетов. Ну просто ради уверенности. Когда Гэвин вышел из дверей, его ждали два черных гвардейца. Его эскорт. Таково было его соглашение с Белой.

Он путешествовал без черных гвардейцев, когда считал это абсолютно необходимым – то есть почти всегда, пока соглашался держать их при себе там, где была велика вероятность покушения. Белой не нравилось, как он интерпретировал их соглашение, но Гэвин яростно цеплялся за свой жалкий огрызок свободы. Он быстро прошел через коридор, разделявший половины этого уровня: его и Белой. Из-за вращения Хромерии половина Гэвина всегда смотрела на солнце. По странной иронии Белой приходилось всегда оставаться в тени, хотя именно его Белая в своих годах ценила это. Это сводило к минимуму соблазн извлекать и приближать свою смерть. Гэвин снова подивился, как ей это удается. Не извлекая, он ощущал себя пустым, слабым. Жизнь была бы жалкой без хроматургии. Хроматургия определяла то, чем он был. Конечно, то же самое было и с Белой, и все же она держалась своей стальной волей и не сгибалась.

Пройдя мимо черных гвардейцев у ее комнаты, он постучал в дверь.

– Ее там нет, – сказал гвардеец слева. – Белая отправилась на встречу с Хромерией. Она подумала, что будет грубо заставлять весь Спектр ожидать из-за опоздания одного человека.

Так ее черные гвардейцы выражали свое неудовольствие. Его собственные черные гвардейцы узнали, куда он идет, как только он свернул к комнате Белой, а не к лифту, но ничего ему не сказали. Гвардейцы Белой поняли, куда он направляется, как только увидели его, но не сказали, что Белая ушла, пока он не постучал, заставив его потратить еще больше времени и опоздать еще сильнее.

Опоздание одного человека? И о чем будет говорить Спектр без меня? Я созвал эту встречу.

Черные гвардейцы, как всегда, осторожно выражали свое раздражение. Некоторое время с их стороны больше проблем не будет, Железный Кулак об этом позаботится. Если они будут раздражать Гэвина чаще, чем случайно, он будет чаще избегать их, и они не смогут выполнять свой долг защищать его. И все же они хотели, чтобы он уважал их. Что он и делал в своей манере.

Только дурак подставит грудь под стрелу, даже не зная, придется ли им по вкусу тот Призма или Белая, которым их назначат в охрану. Но он не даст себя сковать. Власть – свобода. Властью надо поддерживать.

– Если не можете служить хорошо, – сказал Гэвин своим гвардейцам, – вы вообще не можете мне служить. – Он повернулся на каблуках и направился к лифту.

Конечно, они ничего не сказали. Они просто встали слева и справа от него. Командир Железный Кулак вбил им в головы принцип игнорировать приказы, ставящие под угрозу их подопечных.

Гэвин опустил руки, создал перила из синего люксина, укрепленные желтым справа и слева. Его гвардейцы чуть замялись, и он быстро встал между перилами, не оставив им места. Он продолжал идти, даже не оборачиваясь, ставя за собой стены из прочного синего, красного, зеленого, желтого и суперфиолетового. Это немного удовлетворило его. Его братец действительно сумел достать его. Ублюдок.

Но в то же время это было необходимо. Черная Гвардия должна была понять, что контролировать его они не смогут. Умный телохранитель поступает так: чуть ограничивает твою свободу, потом еще чуть-чуть и вскоре добивается своего. Гэвин не собирался такого допускать. Если бы Черная Гвардия ошивалась вокруг постоянно – чего они в конечном итоге и желали, – они узнали бы о его секретах, и не только о лодке и кондоре, но и о самом главном. И что бы сделала Черная Гвардия, узнав, что Гэвин вовсе не Гэвин? Они могли решить, что он де-факто Призма, и этого довольно. Или счесть его угрозой для настоящей Призмы. Или Черная Гвардия расколется на враждующие фракции. Приятная мысль – отряд элитных боевых извлекателей пытается истребить друг друга. Потому и было необходимо, чтобы Черная Гвардия приучилась довольствоваться теми крохами, что Гэвин им бросал: можете защищать меня, если служите мне всецело, и я отниму эту привилегию когда захочу, по причине или без.

Поначалу много лет назад командир Копье наказывал тех черных гвардейцев, которые позволяли Гэвину улизнуть. Когда это не помогло, он стал наказывать их публично, позоря за то, что не было их виной. Гэвин чувствовал себя мерзко, но поведения не изменил. Командир Копье усилил наказания, прилюдно выпоров несколько человек, включая молодого Железного Кулака. В ответ Гэвин зевнул и не подпускал к себе ни одного гвардейца в течение месяца. Затем он прошелся по людным рынкам, вырвавшись из уз и оставив с разинутыми ртами гвардейцев, посланных командиром Копьем, и сделал он это сразу после войны, когда немало людей с радостью прикончили бы его.

Когда наконец на него было совершено покушение и никого из Черной Гвардии рядом не оказалось, командир Копье выгнал шестерых гвардейцев, которые должны были защищать Гэвина. Наконец в дело вмешалась Белая и сняла с должности самого командира Копье. Гэвину не было жаль его. Как только он понял, что использование чувства вины против Гэвина не работает, он должен был попытаться сделать что-нибудь другое. Человек, не способный менять тактику, прежде всего не должен командовать Черной Гвардией.