– Подожди, у меня есть вопрос! – сказала Лив. Она уже выдала, что она дочь Корвана Данависа. Единственным способом еще сильнее заинтересовать его – и заставить его еще сильнее заподозрить ее в шпионаже – было сказать, что она из Ректона и знает Кипа. Но единственным настоящим выходом было зайти намного, намного дальше. О, Оролам, прошу тебя…

– Да, Лив, – сказал Гэвин. Но он не смотрел на нее. С бесстрастным лицом он в упор смотрел на Ану. Глянул на ее поддерживаемое корсажем декольте, затем снова ей в глаза и еле заметно покачал головой. Да, вижу. Нет, не впечатляет.

Ана побледнела. Она потупила взгляд, выпрямилась и подвинула стул, чтобы одернуть юбки. Хвала Ороламу, Лив была в заднем ряду, поскольку она не могла спрятать улыбки, несмотря ни на что.

– Лив? – спросил Гэвин, обращая к ней свои призматические глаза. Чарующие. Она прокашлялась.

– Не могли бы вы поговорить с нами о применении желтой/суперфиолетовой бихромии.

– Зачем? – спросил Гэвин.

Лив застыла. Ее молитва была услышана. Шанс.

Тут вмешалась магистр Златошип:

– Может, мы лучше поговорим о суперфиолетовой/синей бихромии? Она куда распространеннее. Три моих ученицы бихромы. Ана почти полихром.

Гэвин пропустил ее слова мимо ушей.

Лив не думала, что этот момент когда-нибудь настанет. Она так долго торчала в этом классе, с этими девушками. Еще через год она бы закончила. На самом деле она достаточно хорошо овладела извлечением, чтобы пройти последний экзамен прямо сейчас, и легко. Она этого не делала, потому что после окончания обучения ее не ждало ничего хорошего. Жуткая должность дешифровщицы несекретных сообщений у знатного рутгарца, владевшего ее контрактом. Ей даже не доверят секретных сообщений. И плевать, что она была младенцем во время войны и не сочувствовала мятежникам – она была тирейкой. В глазах Хромерии этого достаточно. Каждая из Семи Сатрапий отвечала за обучение своих студентов. Это было вложение средств, на которое каждая сатрапия охотно шла, поскольку извлекатели жизненно важны для всех составляющих их экономики, армии, строительства, связи, сельского хозяйства. Но у Тиреи ничего не было. Их продажные иностранные правители в Гарристоне посылали каждый год скудные подачки. Студенты родом из Тиреи по большей части вынуждены были сами оплачивать учебу. Богатство Данависов разграбили во время войны, так что Лив пришлось предложить свои услуги рутгарскому патрону, чтобы просто остаться в Хромерии.

Будь Лив из любой другой сатрапии, ее посол вынудил бы патрона заплатить за обучение на бихрома или вернуть ее контракт. Но тирейских послов больше не существовало. Была официальная статья расходов на «нуждающихся» вроде нее, но эти деньги давно стали фондом для бюрократов, чтобы награждать своих фаворитов. У Тиреи не было ни голоса, ни места.

– Лив спросила потому, что она суперфиолетовый/желтый бихром, – сказала Венна.

Гэвин повернулся к ней. Венна была художницей и одевалась соответственно. По-мальчишески короткие волосы в нарочитом беспорядке, много украшений и одежда, которую она шила сама для себя. В половине случаев невозможно было сказать, из стиля какой страны она черпала вдохновение, если таковое было. Но хотя она не была хорошенькой, она всегда выделялась и – по мнению Лив – выглядела потрясающе. Сегодня Венна была в летящем платье собственного дизайна, с серебряной вышивкой по подолу в стиле зооморфных узоров Трех Народов. Узоры в видимом спектре хитро перекликались с суперфиолетовыми.

– Вы замечательная девушка, – сказал Гэвин Венне. – И хороший друг. Мне нравится ваше платье. – Вена зарделась. Гэвин повернулся к Лив: – Это правда?

– Нет! – вмешалась магистр Златошип. – Трепалка Лив была неоднозначна, и с тех пор она не проявляла дальнейших способностей.

Лив достала разбитые желтые очки – по сути дела монокль, – которые тайно купила два года назад. Она надела их, зажмурила один глаз и уставилась на белый камень под ногами Призмы. Через мгновение ее руки наполнил желтый люксин. Он тек, как вода. Природное состояние желтого люксина – жидкость. Это самый нестабильный из люксинов, чувствительный не только к свету, но и к движению. В лучшем случае его использовали в основном для двух целей: если его удерживать волей в жидкой форме, из него получались отличные факелы. Или в тонких запечатанных листах он медленно отдавал свет другим люксинам, поддерживая их так же, как ланолин и воск не дают стареть коже. Лив встряхнула руки с жидкостью. Та даже не коснулась земли, вмиг превратившись в воздухе в чистый желтый свет.

– Это возмутительно! – затараторила магистр Златошип. – Тебе запрещено извлекать…

– Вам запрещено, – перебил ее Гэвин, – растрачивать дары, данные вам Ороламом. Ты тирейка, Аливиана?

Магистр Златошип застыла. Никто не перебивает Призму дважды.

– Да, – сказала Лив. – Из маленького городка близ Расколотой Скалы. Из Ректона.

Глаза его словно бы вспыхнули на миг, но, возможно, это была игра воображения Лив, поскольку он сказал:

– Сколько ты продержалась, прежде чем дернуть трепальный канат?

– Две минуты пять секунд, – сказала она. Это считалось очень долгим временем.

Он пристально посмотрел на нее. Затем его лицо смягчилось.

– Упорная в отца, как вижу. Я едва минуту продержался. Молодец. Значит… суперфиолетовый и желтый. Смотрите. – Он вытянул обе руки.

Зрачки всех девочек сузились до булавочного укола. Суперфиолетовый люксин обычным зрением не увидеть. Даже если женщина умеет извлекать суперфиолет, она его не увидит, не всматриваясь специально.

– Ваши обычные уроки включали – несомненно, до тошноты – создание посланий суперфиолетовым люксином.

Еще бы. Именно невидимость была причиной того, что суперфиолетовые извлекатели использовались для связи. Но кроме этого каждая сатрапия искала шифры и методы упаковки, скручивания и запутывания посланий, написанных суперфиолетом, замыкая сообщения в хрупкие петли, которые мог уничтожить любой, кто не знал точного метода вскрытия и чтения письма. Какое-то время было забавно. Но с забавами они покончили давным-давно.

– Знаете, для чего великолепно годится суперфиолет? – спросил Гэвин. – Чтобы заставлять людей спотыкаться. – Все девочки в классе виновато заулыбались. Все рано или поздно такое делали. – Нет, серьезно. Штука в том, чтобы научиться применять свой цвет так, чтобы никто и не догадался. Чтобы войти в историю, надо быть немного плохим. Запечатанный суперфиолет не так стоек, как синий или зеленый, но он почти невесом и, хвала Ороламу, невидим! – Гэвин создал полое суперфиолетовое яйцо размером с ладонь. Он на миг скривился, словно ощутил боль.

– Вся хитрость желтого, Лив, в том, чтобы понять, как он отдает силу. Итак, зальем в это яйцо жидкий желтый. – Он сделал это. – Важно, чтобы в контейнере не осталось ни капли воздуха. Он должен быть твердым. – Гэвин закрыл сосуд, глядя на девушек, не обращая на него внимания. В яйце остался пузырек воздуха. Призма не заметил. – Если он крепкий, полностью воздухонепроницаем, то даже если вы его встряхнете…