Удивляясь абсурдности ее пренебрежения к моему, как тогда считал, отцу, я обвинил в своем проигрыше мать. Кричал, ругался, поносил последними словами Готье с его родственниками, абсолютно позабыв о его порядочности, разительно выделяющей отчима среди придворных, бесконечной любви и заботы о матери. Тогда это было совершенно неважно, ведь считал, что моя жизнь кончилась по мановению пальчика светской красавицы. Авелин пыталась облагоразумить, но ничего не помогало. Вмешательство Готье только ухудшило ситуацию, он пытался урезонить разбушевавшегося сына, но в постигшей меня неудаче он был виновником.

Моя мать не выдержала жестоких обвинений в адрес мужа и, защищая, выкрикнула: «Ты истинный сын своего отца и не достоин тех чувств, что испытывает к тебе Готье!» Отчим постарался замять тему, увести мать в другую сторону, но она была оскорблена и не собиралась скрывать правду. С безжалостностью к моим чувствам она рассказала правду о себе и Эдуарде, подчеркивая схожесть характеров и поступков.

Каждое слово убивало. Жестокой правдой моя мать разрушала нагромождение лжи вокруг, делая больно. Я был счастлив в неведении, потворствуя своим порочным склонностям, позволяя им расцветать в душе. Ощущение вседозволенности, собственной силы и исключительности толкали на путь распущенности. Ничего не осталось от привычного мира. Отец оказался чужим человеком, а родной не желал моего рождения. Я страдал от того, насколько похож на Эдуарда, каждый поступок подтверждал это. На этого насильника, надругавшегося над порядочной девушкой. Нет, до такой низости я не скатился, но достаточно было осознать наследственность.

После слов матери ушел из дома и прямиком отправился к королю. Кто—то пытался остановить, но в тот день для меня не существовало преград. Я ворвался в его кабинет и высказал все, что о нем думаю.

Броссар замолчал. Он мрачно смотрел перед собой в окно, не отрывая взгляда, переживая вновь тот страшный день откровений. Я искренне ему сочувствовала, и не знала, как помочь. Напряженные плечи, тяжелое дыхание и плотно сжатые губы говорили о его состоянии лучше слов.

– Знаешь, что он мне сказал, когда я выкрикнул в лицо обвинения о насилии? – процедил сквозь зубы Броссар. – «Ты просто недоразумение, родившееся случайно». И все! Ни капли раскаяния о содеянном! Его не интересовал никто, кроме него самого. Он превозносил себя выше всех остальных даже не по праву рождения, а потому, что остальных не считал за людей. Его мало заботили чувства окружающих. Он использовал их для своих целей, а потом откидывал за ненужностью. Эдуард никогда не проявлял отеческих чувств к Роберту, отдав на воспитание гувернерам и учителям. Он жил так, словно мы все прах под его ногами.

А потом король жестом полным презрения, словно стряхивал с рукава мерзкого слизняка, выгнал меня из кабинета. Нет, я не ушел, требуя справедливости для матери. Он должен был признать свое преступление. В ответ получил уничижающий взгляд и слова: «Избавь меня от своего общества».

Я не выдержал и кинулся на него с кулаками. Меня остановили, не позволив совершиться непоправимому. Роберт успел перехватить, а подоспевший камердинер и канцлер Марен помогли ему. Собственно, с того дня все во дворце узнали о моем происхождении и обстоятельствах, при которых родился. Сплетни, пересуды больно ударили по Готье, но он выстоял благодаря поддержке Авелин. А я не мог находиться рядом с королем, оказавшимся моим отцом, презирающим собственного сына. Не в силах жить в столице, я уехал в Камарг.

За нашей семьей всегда внимательно наблюдали, предполагая, что у моей матери или у меня может возникнуть желание отомстить за давнее насилие Эдуарда. Непорядочное отношение к женщине в нашем королевстве не считается преступлением, а значит, неподсудно. Но вопросы чести часто решаются иным путем. Разумеется, никто не вызывает королей на поединок, но всегда можно попытаться наказать обидчика. Например, как это сделал мэтр Шеро, расправившись с любовником жены. Именно поэтому я и моя мать считаемся главными подозреваемыми в деле об убийстве Эдуарда.

– Даже не знаю, что сказать, – потеряно произнесла я, когда Броссар замолчал.

– Клер, это прошлое, – он развернулся ко мне, внимательно глядя в глаза. – Теперь ты знаешь обо мне все. Поверь, я рассказал о себе, ничего не скрывая.

И замолчал, чего-то ожидая. Он смотрел внимательно, словно пытаясь прочесть все тайные мысли, и в его взгляде было что-то, заставляющее подойти ближе и не отводить взгляд. Надежда? На что?

Положила руки ему на грудь и почувствовала, как бешено стучит его сердце. Что же ему сказать? Как успокоить и поддержать? Всегда такой сильный, насмешливо-пренебрежительный, независимый, сейчас Броссар нуждался в добром слове, ласковом взгляде, нежном поцелуе.

Я потянулась к нему сама, и в тот же миг оказалась в кольце его крепких рук. Он целовал меня упоенно, будто не веря в происходящее, отдаваясь чувствам, раскрывая их передо мной. Какой же он нежный и ранимый! За внешней бравадой скрывается трепетное сердце, уже который год бьющееся с болью от открывшейся правды. Ему требовалось утешение, и я давала его, отвечая на поцелуй со всем пылом, на который была способна.

Он настаивал, овладевая моим разумом все сильней. Безумие охватило обоих, нам требовалось чувствовать друг друга, хотелось раствориться в этом моменте и быть счастливыми. Желанными. Любимыми.

Это было что-то завораживающе красивое, и оно оборвалось в один момент.

– Эмири! – злой окрик ворвался в наш тесный мир, где мы были счастливы совсем недолго.

Броссар выпустил меня из своих объятий с сожалением, а я чувствовала, как щеки сделались пунцовыми. Только этого не хватало! Я совершенно не собиралась целоваться с наставником, это получилось случайно! Но попробуй теперь докажи.

– Арно, тебя не учили стучать, прежде чем войти? – спокойно спросил Броссар.

– В таких случая дверь запирают, если не хотят попасть в неловкую ситуацию. Но я вижу, что тебя не заботит репутация метрессы Алузье, – мэтр Вальян выговаривал все это строгим голосом, заставляющим меня вздрагивать от каждого слова. – И как я понимаю, твои слова о черте между наставником и практиканткой ложь.

– Я не собираюсь оправдываться, – абсолютно не волнуясь из-за обвинений, ответил Броссар. – И мои отношения с Клер никого не касаются.

– Простите, мэтр Броссар, но у нас нет никаких отношений. Вы же сами об этом говорили, – стыдясь поступка и не поднимая глаз, напомнила тихим голосом.

– Метресса Алузье, в свете вами же произнесенных слов, ваше поведение выглядит… – нравоучительно принялся говорить мэтр Вальян.

– Арно, это моя вина, – перебил его наставник, – Клер не в чем упрекнуть.

– В том, кто все это начал, я не сомневаюсь, но моя обязанность это прекратить! Метресса Алузье, о вашем поведении будет рассказано родителям! – директор школы высказался категорично.

Это был конец! Если папа об этом узнает…

– Арно, успокойся, – резко подался вперед Броссар. – Выйдем, нам надо поговорить.