А значит, и кончилась жизнь.

О Галочке он мог говорить бесконечно, об их любви и счастливой жизни. Про сына не сказал Але ни слова. Боль? Чувство вины?

Анну он почти не помнил, все было тогда сумбурно и плохо, все падало в пропасть. И как невестка ушла, прихватив ребенка, он, считай, не заметил. Кажется, его тогда вообще не было дома. И снова говорил о покойной жене, об их любви, о счастливых годах. Плакал. Но на жизнь не жаловался. Есть помощница, хорошая женщина, приходит два раза в неделю, как-то справляются. На улицу дед не выходит – боится упасть. И дома боится – да делать нечего. В хорошие дни сидит на балконе, любуется на рощу. А так – телевизор. Ужасно, конечно, но читать тяжело – глаукома.

Просидели они долго, до самого вечера.

Провожая Алю, Лев Николаевич спросил:

– Ну что? Еще раз увижу тебя?

– Почему «еще раз»? – удивилась Аля. – Буду приезжать часто. Если вы, конечно, не против.

– Ты, – сказал Лев Николаевич. – Ты, а не вы. Я тебе дед, между прочим! И я очень даже не против!

На прощание он неловко обнял ее и, уколов щетиной, клюнул в щеку. Расплакался. Извинился за слезы и жалобы. Да за все извинился! И добавил, что прощения вряд ли услышит:

– Ну и правильно, я тебя понимаю!

Аля обняла его:

– О чем ты? Все давно в прошлом. А мы живем сегодня, сейчас. Зачем вспоминать? Да, дед! Ты только… ну, если будешь с бабушкой разговаривать, не говори, что я была у тебя, а? Я потом как-нибудь сама…

Он шутливо отдал честь и кивнул:

– Ты решила, что твой дед маразматик? Я все понимаю, девочка. Сонька такая, обид не прощает. Ты не волнуйся, все будет как надо! Только… – Он помолчал. – Ты сама мне звони! Я-то туда, в Минаевский, больше звонить не стану.

Он понравился ей, ее дед Лев Добрынин. Нет, ничего такого родственного она к нему не испытала. Но никакого монстра и чудовища Аля не увидела. С юмором, хотя и страдает, и страшно тоскует по жене. Все понимает, неглупо шутит.

Попросил прощения – тоже непросто.

С того дня Аля звонила ему через день. Естественно, из своей комнаты или из ванной. Не дай бог, услышит ба!

Раз в неделю заезжала, привозила что-то вкусненькое.

Дед обожал вкусно поесть. Несколько раз на такси возила его на могилу жены, Галины Ивановны. Один раз сходили в кино. Иногда гуляли в роще. Они подружились, и Аля видела: он ее ждет. Видела, что его жизнь наполнилась смыслом.

Видела, что он ожил, выпрямился, стал аккуратнее – свежая рубашка, одеколон.

– Я снова начал франтить! – заявлял дед. – Еще бы, когда рядом со мной такая красавица. Как думаешь, меня могут принять за твоего кавалера?

И тут же заливался от смеха.

Софья Павловна с интересом наблюдала за внучкой. Каждое воскресенье куда-то собирается – как правило, по утрам, после завтрака. Свидание утром? Да, странновато… Что это за утренние встречи? Вариантов не так уж и много – герой ее романа, например, офицер и может уйти в строго назначенное время. Или, к примеру, врач на «Скорой». Хотя как-то глупо, нет, не сходится. Возможно, он человек женатый и именно в это время, в воскресное утро, придумывает для жены байки про спортивные занятия или что-то в этом духе.

Или он разведен и воскресным утром встречается со своим ребенком.

Все странно, и странно очень. Да и сама Аля ведет себя странно – нельзя сказать, что она очень тщательно готовится к свиданиям. Нет, как всегда опрятна, надушена, элегантна. Это заслуга ее, Софьи. Кое-чему хорошему она ее научила. И все-таки! Она не старается сильнее подкраситься, надеть что-то нарядное, и самое главное – у нее не горят глаза. А у девушки перед свиданием не глаза – яркие, сверкающие, вспыхивающие звезды. И в них все отражается.

Выходит, не влюблена? Просто проводит время? Ну во-первых, это не Алин вариант. Опять же, с такой регулярностью. А во-вторых, Софья Павловна была уверена – если бы у Али случился роман, то свою ба она бы точно ввела в курс событий. Потому что даже таким закрытым людям, как Аля, необходимо поделиться счастьем и сомнениями.

В то, что ее Аля попала в плохую историю, Софья Павловна ни за что не поверит. Если только она, не дай бог, снова не якшается с этой Лобановой – тогда да, беда.

Спросить напрямую? Пожалуй. Только услышит ли она в ответ правду? «Буду настаивать, – решила Софья Павловна. – В конце концов, я ее бабушка и имею право на правду». Да и внезапная мысль про «милую» подружку так ее огорошила, что она совсем потеряла покой. Но, опять же, почему в воскресенье с утра? Глупость какая-то…

Начала издалека:

– Аля, а в следующее воскресенье ты свободна?

Видела, как та застыла у зеркала. Молчит. Раздумывает.

– А ты что-то хотела, ба?

Голосок абсолютно невинный.

– И еще как! – Софья Павловна решила не отступать. – Я бы хотела, Аля, знать правду. Куда ты уходишь каждое воскресенье? – Все это она проговорила резко и сухо и видела, как побледнела и расстроилась внучка. Стоит с расческой в руках и вот-вот разревется. Выходит, что-то плохое.

– Ба, – тихо сказала она, – я тебе все скажу. Я… – Она расплакалась. – Я совсем завралась. Надо было сразу тебе все сказать! А я испугалась. Испугалась, что ты обидишься! И будешь права! А дальше, когда все завертелось, стало еще сложнее, понимаешь? Вот и стала… врать постоянно. Ба! Если бы ты знала! Если бы ты знала, что для меня самое страшное!

Софья Павловна словно окаменела.

– Аля, девочка, что с тобой случилось? – От страха и ужаса затошнило, она покачнулась и схватилась за стул.

Тут же взяла себя в руки и обняла свою бедную девочку.

– Аля, Алечка! Что вообще могло случиться с такой, как ты? Да ничего плохого, я просто уверена! Ты ж у меня святая! У тебя в голове и в сердце ничего темного! Тебя кто-то обидел? Оскорбил? Унизил? Ты только скажи, моя родная! Я позвоню Вите Кронову, он из органов, мой старый поклонник. Только бы он был жив! И он во всем разберется, я тебя уверяю! У Вити все связи в руках – еще бы, КГБ, он всесилен! Что же ты молчала, моя милая? Страдала и молчала! Да мы посадим его, твоего обидчика, он получит по полной! Аля, – она отодвинула внучку и посмотрела ей в глаза. И тут же замолчала: внучка смеялась, размазывая по лицу темные от туши слезы.

Софья Павловна устало опустилась на стул.

– Ты что, надо мной издеваешься? Что ты ржешь, прости господи, как цирковая лошадь? Аля, ты спятила? О господи!

Икая и захлебываясь в смехе, Аля умылась, выпила стакан воды и наконец успокоилась.

– Ба, ну прости! Прости ради бога! Просто так смешно вышло: «Мы его посадим, он получит по полной!»

– А-а-а-а, тебе смешно, – с обидой протянула Софья Павловна. – А вот мне, Аля, не очень. И вообще, пока ты немедленно мне все не расскажешь, я вообще отказываюсь с тобой разговаривать!