«Не знаю, откуда полетят пули – слева или справа. Где подписан приговор, в ЦК эсеров или на Фонтанке (Департамент полиции. – К. С.)». Он всегда говорил о предчувствии, что умрет насильственной смертью.

В беседе с оставшимся ему верным Гучковым премьер заметил: «Запомните мои слова. Скоро меня укокошат, а укокошат агенты охранки». Ухмыляющаяся физиономия Курлова о многом говорила ему. Этот своего не упустит. Призрак фон дер Лауница не оставлял его в покое – «сегодня живой, завтра нет»…

Слева желающих покончить с «душителем» и «вешателем» тоже было хоть отбавляй. Известен случай со знаменитым авиатором 33-летним капитаном Львом Мациевичем, автором первого в мире проекта авианосца, способного нести 25 самолетов. В этом проекте он первым в мире предложил идею катапульты и тормозной системы, ограничивавшей пробег самолета по палубе. 24 сентября 1910 года на Комендантском аэродроме под Питером на Всероссийском празднике воздухоплавания он давал показательные полеты на своем «фармане» (капитан учился во Франции как раз в школе Анри Фармана). Капитан предложил прокатить на своем биплане Столыпина. Премьер знал от охранки, что Мациевич эсер по убеждениям (один из основателей Революционной украинской партии), знал, что террористы поручили именно ему покушение на председателя правительства, но все равно согласился полететь. Как раз перед ним на «фармане» летал отважный Гучков, разве мог премьер уступить тому в храбрости. Полчаса летал с Мациевичем, был в восторге. Когда самолет приземлился, Столыпин тепло поблагодарил пилота и… попал в цепкие объятия охраны. Полицейские чины долго выговаривали премьеру, что Мациевич подозрительный тип и было верхом безрассудства так рисковать жизнью.

«Мне стоило больших трудов остаться спокойным, но я ответил, что больная рука моя не дозволяет дальнейших полетов», – признавался он потом семье.

Этот день закончился трагедией. Перед последним полетом Мациевича адъютант шефа российской авиации великого князя Александра Михайловича передал пожелание показать какое-нибудь авиационное достижение. Уставший авиатор решил взлететь на самолете на возможно максимальную высоту. Ровно в 18 часов его самолет начал разваливаться в воздухе на глазах у потрясенных зрителей – капитан стал первой жертвой авиакатастрофы в России, что, кстати, привело к изобретению ранцевого парашюта Глебом Котельниковым. На похоронах пилота был венок от семьи Столыпиных.

Охота на премьера не ослабевала ни на минуту. Теперь уже и в имении Колноберже его охраняло целое войсковое подразделение. Возможно, от внешних врагов они и могли бы защитить премьера, но от внутренних – вряд ли.

Пагубная практика шефа Петербургской охранки полковника Герасимова на предотвращение терактов, а не более безопасный арест самих террористов начала принимать причудливые формы. После разоблачения Евно Азефа в 1908 году полковник места себе не находил, пытаясь внедрить в состав руководства Боевой организации эсеров своего агента для разрушения планов террористов. Его выбор пал на народного учителя из Вятской губернии Александра Петрова (он же Воскресенский), которого многократно арестовывали за террористическую деятельность и который много раз из-под ареста бежал. После аферы с Азефом тень провокации упала на всю партию эсеров, которые теперь стали искать случая всячески себя «отмыть». Это бремя и решил взять на себя Петров, сделавшись двойным агентом. В середине марта 1909 года он делает начальнику Саратовского жандармского управления полковнику Владимиру Семигановскому и начальнику Саратовского охранного отделения ротмистру Александру Мартынову заявление о своем желании перейти на службу в полицию. Дело частое, в среде эсеров работала масса провокаторов, как по убеждениям, так и из-за денег. Никто в охранке не удивился предложению. Кадр же был ценный, по его признанию, сам Борис Савинков предложил ему совместную работу в Северном боевом отряде.

«Свой» провокатор – редкая удача для жандарма. Сам Мартынов признавался в частной беседе, что без хорошего провокатора невозможно сделать карьеры, что только там, где есть «солидные сотрудники», и выдвигаются жандармы. Больше того – даже степень власти того или другого начальника местного жандармского или охранного отделения измеряется «солидностью» имеющихся сотрудников. И те начальники жандармских управлений, у которых в данный момент такого козыря в руках нет, не теряя официально своей самостоятельности, попадают во власть своего более счастливого соседа.

Петрову положили солидное жалованье – тысяча рублей в месяц (даже у Азефа было пятьсот). Герасимов во что бы то ни стало хотел реабилитироваться в глазах главы МВД и премьера за неудачу с Азефом, он лично занялся «солидным клиентом». Провокатору только этого и было надо – он собирался убить полковника, смыв позорное пятно с партии. Кстати сказать, дело курировал лично Курлов – разбираться в людях он не умел никогда.

Все закончилось плачевно, только не для Герасимова, а для его заместителя, полковника Сергея Карпова, которого Петров в декабре 1909 года взорвал на конспиративной квартире в Петербурге. Вместо реабилитации Герасимову дали чин генерал-майора и отправили в отставку. Точно так же двойной агент Михаил Рипс стрелял в начальника Московского жандармского управления полковника Михаила фон Коттена. Другой «двойник», Лев Никифоров, убил начальника Нижегородского управления ротмистра Александра Грешнера. На самого начальника дворцовой охраны полковника Александра Спиридовича в пору руководства им Киевским жандармским управлением покушался «двойник» Петр Руденко.

Отрицательный опыт ничему охранку не научил. В погоне за карьерой и чинами жандармы продолжали лелеять «солидных» агентов и лишь «разрушать изнутри», рассчитывая взять революционеров измором.

Аукнулось это покушением 1 сентября 1911 года на премьер-министра в Киеве.

Вероятно, так же мыслил и начальник Киевского жандармского управления подполковник Николай Кулябко, когда в начале 1907 года на пороге его кабинета встал двадцатилетний студентик в очках. Опытному служаке не потребовалось много времени, чтобы расколоть юношу, – типичный провокатор из «разочарованных» в революции. Проиграл в Ницце 1,5 тысячи франков. Таковых в охранке была масса, ценности почти никакой, из анархистов-коммунистов. Этот – недооцененный соратниками «революционный гений», стремившийся им отомстить за наличный расчет.

Вступив в возраст Христа и в столь молодые годы дослужившись до целого подполковника исключительно благодаря своим связям (он был свояком полковника Спиридовича), Кулябко мечтал поскорее вырваться в столицу, для чего ему просто необходимы были агенты в среде террористов для «красивых арестов» и предотвращений покушений на важных особ.

Киевский губернатор Алексей Гирс так описывает его: «К характеристике подполковника Кулябко могу добавить, что он был зазнавшийся человек, хотя и не без известной доли опыта и знания своего дела. С полицией он обращался чрезвычайно высокомерно и даже в сношениях со мной не всегда был корректен, допуская в официальных бумагах тон, неуместный в сношениях с губернатором. Не любили его и товарищи-сослуживцы, считая его человеком поверхностным в деле и грубым в личных отношениях».

Студента зачислили в штат агентуры, присвоив ему внутренний