службы минским губернатором, эсерами на него было совершено покушение, однако брошенная прямо в Курлова бомба, не взорвавшись, лишь оцарапала ему голову и, не причинив вреда, скатилась по рукаву мундира к ногам губернатора. Как стало известно позже, о готовящемся теракте знали в охранке и доставленную при помощи своего агента бомбу заранее обезвредили, но, чтобы не раскрывать своего человека в Боевой организации эсеров, дали покушению состояться, не поставив губернатора о нем в известность.

По утверждению жандармского полковника Александра Мартынова, «генерал Курлов был, бесспорно, человек одаренный и, конечно, весьма образованный. Юрист, в прошлом прокурор и губернатор, он был в это время признанным знатоком вопросов, связанных с делами внутреннего управления. Но, к несчастью, время, мной описываемое, застало его в состоянии некоей расслабленности, вызванной успехами в его частной жизни… В это время Курлову был необходим уже человек, который бы все за него делал и даже за него мыслил. Курлов в это время „мыслить“ уже не любил. Он был способен только на остроумные словечки и на получение наград. Награды любил денежные, ибо в деньгах нуждался постоянно». Вполне возможно, что «жадного хорька» (выражение Александра Солженицына) готовили уже на смену Столыпину в МВД.

Премьеру доложили о неблагонадежности его заместителя, но что тот мог сделать, если его рекомендовал сам монарх. «Да, Курлов единственный из товарищей министров, назначенный ко мне не по моему выбору; у меня к нему сердце не лежит», – признавался Столыпин в разговоре с дочерью Марией.

Проходимцы, шарлатаны, взяточники, авантюристы, откровенные шпионы, предатели, бездарности завертелись вокруг трона в одном сатанинском водовороте. Банкиры Дмитрий Рубинштейн и Моисей Гинзбург, журналист Иван Манасевич-Мануйлов, биржевой спекулянт Игнатий Манус, купец Арон Симанович, чиновник Синода Николай Соловьев, верные адепты «старца» Мария Головина, Александра фон Пистолькорс, Акулина Лаптинская… Имя им – «распутинский легион». Пока премьер был в силе, он мог с ними бороться или хотя бы нейтрализовывать их негативное влияние на политику и самого царя. Но когда эта «нечистая сила» начала ломиться не в Царское Село, а уже стала вылезать наружу из него, тут уж премьер оказался бессилен. Лишаясь верных соратников, он все больше и больше оказывался в изоляции, а бороться с ветряными мельницами одним лишь авторитетом не смог бы даже Столыпин.

Территория отчуждения

Пространство для маневра сужалось. Премьер терял контроль над ситуацией. Он сделал для империи главное – сохранил ее от развала, и теперь понимал, что в нем просто пропадала необходимость. Мощная фигура премьера стала слишком тяготить Николая II, чувствовавшего себя карликом в тени такого титана. Царь в открытую заявил ему: «Я не понимаю, о какой революции вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция… Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые».

Столыпин с удивлением признавался в беседе с полковником Герасимовым: «Как скоро он забыл обо всех пережитых опасностях и о том, как много сделано, чтобы их устранить, чтобы вывести страну из того тяжелого состояния, в котором она находилась».

Интересно, кого имел в виду самодержец под словами «более энергичные и смелые»? Уж не себя ли самого? Уж его-то «смелость» в ходе беспорядков была очевидна – немецкий миноносец от «дяди Вилли» для экстренной эвакуации долго маячил перед Кронштадтом.

Монарху вторили крайне правые лизоблюды из Госсовета и Союза русского народа: «Никакой революции в России не было, поэтому у Столыпина нет никаких заслуг в умиротворении страны. Наоборот, он проявляет крайне опасный либерализм, защищает чисто революционное учреждение – Думу». Это Столыпин-то либерал, которого все леваки дружно окрестили «вешателем» и «душителем»!

Премьера зажимали с обеих сторон – для либералов он был слишком правым, оплотом самодержавия; для черносотенцев – слишком левым, настаивающим на сохранении демократических институтов в некогда абсолютистской стране.

Вдобавок он заимел себе еще одного неожиданного и очень неудобного врага – популярного в правых кругах Сергея Витте, жутко ревновавшего к успехам премьера и метившего на его место.

В сентябре 1908 года тот направил премьеру письмо, полное обид на интервью экс-государственного контролера Петра Шванебаха газете Sa vie Financiere, в котором тот нелицеприятно отзывался о состоянии финансов в правительстве Витте. Сам бывший министр финансов, Витте считал известного интригана Шванебаха «болтуном и фельетонистом», но подозревал, что это часть объявленной против него кампании со стороны правительства Столыпина.

Интересно, что Столыпин уволил крайне правого Шванебаха еще в июне 1907 года именно за попытки стравливать между собой членов правительства, а сам бывший министр умер аккурат после письма Витте премьеру.

Однако «мелочными уколами» дело не ограничилось. Мария Бок писала: «Пришел к моему отцу граф Витте и, страшно взволнованный, начал рассказывать о том, что до него дошли слухи, глубоко его возмутившие, а именно что в Одессе улицу его имени хотят переименовать. Он стал просить моего отца сейчас же дать распоряжение Одесскому городскому голове Пеликану о приостановлении подобного неприличного действия. Папа́ ответил, что это дело городского самоуправления и что его взглядам совершенно противно вмешиваться в подобные дела. К удивлению моего отца, Витте все настойчивее стал просто умолять исполнить его просьбу, и, когда папа́ вторично повторил, что это против его принципа, Витте вдруг опустился на колени, повторяя еще и еще свою просьбу. Когда и тут мой отец не изменил своего ответа, Витте поднялся, быстро, не прощаясь, пошел к двери и, не доходя до последней, повернулся и, злобно взглянув на моего отца, сказал, что этого ему никогда не простит».

Он и не простил. Умный и злопамятный граф, будучи председателем Комитета финансов в Государственном совете, сколотив вокруг себя «группу обиженных» премьером (Петр Дурново, Владимир Трепов, Федор Дубасов, Александр Нарышкин, Максим Ковалевский, Николай Зиновьев, Петр Трубецкой и др.), начал скрытую войну.

Крайне болезненный удар по Столыпину был нанесен правыми в Госсовете в связи с обсуждением вопроса о штатах Морского генерального штаба в апреле 1909 года.

Создать МГШ предложила группа офицеров флота во главе с малоизвестным тогда еще лейтенантом Александром Колчаком, которая, опираясь на опыт провальной войны с Японией, считала, что для ведения современной войны России непременно нужен Морской генштаб, какие уже существовали в Японии и Германии, являясь совершенно необходимыми при переходе флота с парусов на пар. Проект был одобрен морским министром Диковым. Расходы на содержание двух десятков человек должны были составить менее 100 тысяч рублей в год. Госдума утвердила проект годом ранее, но в Госсовете Витте понял, что это его звездный час, и начал поход