Длинный металлический верстак с тисками и машинкой для закатки консервных банок. И сами банки, блестященькие и гладкие, как вот-вот с завода. Пучки трав над ними, черемша, лук, еще что-то. Чудовище подходило к делу аккуратно и со сноровкой.

Чудовище оказалось субтильным, тонкокостным и в очках. Нормальных очках, не склеенных или соединенных скрепами. Невысокий юноша, с аккуратным, на правый бочок, зализанным светлым пробором.

Хорошие яловые сапоги, теплые шерстяные брюки, темная рубашка. Кожаный фартук до колен и высокие, по локоть, перчатки. Чудовище помешивало варево, аппетитно хрупало осенним яблоком и читало. Иногда хмыкало или откровенно саркастически улыбалось.

Дан… деревянная ложка с длинной ручкой задела кастрюлю…

Хруп… желтые неровные зубы цапнули налитый бочок и брызнули соком…

Хм… кожаные пальцы рванули страницу и бросили лист в огонь…

– Идиоты… почему они писали такой бред? – Чудовище разочарованно отправило книгу вслед её жарко вспыхнувшему чаду. – Любовь-морковь, сопли-слюни, и повсюду розовая карамель, аж зубы слиплись. И только бабло, крутой мужик под каблуком и трах-тибидох… Литература… Как можно так было, а?

Уколова сглотнула. Бред? Сам ты бред, скотина, а в книжке ерунда просто.

– А! Очнулась? – чудовище помахало ладонью. – Привет-привет. Я Ганнибал.

– Кто? – смогла выдохнуть Уколова.

– Ганнибал. Ну, Ганнибал Лектор, гениальный хирург и маньяк, знавший толк в кулинарии. Как употребить поджаренные кусочки мозга под кьянти и с зеленым горошком… Господи, неужели не читала?

Читала про хирурга, евшего мозги с каким-то горошком и ки…кье… Кто в здравом уме такое написал бы?!

– Вижу, не знакома. Но это не страшно, на самом деле, да-да, – Чудовище неожиданно оказалось рядом, азартно помахивая поварешкой. Капли упали на лицо Жени, горячие и густые. Она вздрогнула. Лед страха хрустнул, рассыпавшись на мириады лезвий-осколков, добравшихся до каждого нерва.

– Ты боишься? Ну… правильно делаешь. Знаешь почему? Ну, скажи… Ну?

Уколова мотнула головой. Говорить с ним? Нет, ни за что, ни за какие коврижки… Мама…

– Ой, какие мы, фу-ты ну-ты, задавака. Трусишка, зайка серенький, по лесу он бежал… – Чудовище-Ганнибал, на носках протанцевав до подвешенного, дико косящегося глазами, налившимися кровью, исполнило кренделя руками, закончив на ударе ложкой в центр культи, заметно расходившейся под запекшейся кровью и мясом.

Вопль хлестнул вверх, ударился о стонущий под замерзшей крышей потолок, прокатился по нему, отражаясь от стен. Черный терпеливый кирпич молча втягивал в себя новую порцию боли и утробного ужаса.

– Не кричи… не кричи-и-и…

Чудовище, постукивая ложкой по культе, стояло и смотрело на червяком дергающегося подвешенного. Стук-стук… аааааа… стук-стук… не кричи… аааааа… стук-стук…

– Достал.

– Нет! Не надо, не надо-о-о-а-а-а!

Уколова прятала голову в плечах, вжималась в стенку, плакала, понимая… так нельзя, нельзя ломаться. Держись, нельзя, Женя, нельзя…

– Да что ж такое-то, а? – Чудовище вытащило ручку ложки из развороченной дырки, бегущей кровью. – А-я-яй, как не стыдно, милая гостья? Я тут для вас стараюсь, заставляю этого молодого человека показывать всю необъятную мощь человеческих легких и даже, не имея слуха и не умея петь, демонстрировать прекрасное звучание «Аве, Мария» акапелла… Не расслышали? Сейчас еще раз попробуем, но вы не смейте отворачиваться, слышите?

Женя шарахнулась, как смогла, в сторону… Ганнибал оказался рядом быстрее, цепко лапнул тонкими стальными прутьями-пальцами за подбородок. Уставился светлыми чистыми глазами в ее дрожащие карие.

– Смотрите, пожалуйста. Вы правы, стоит бояться, если не станете слушаться и слушать. Выбор всегда есть. Вы же не хотите именно вот так?!

Красная ложка, вся в тягучих потеках, ткнула в воющего на одной ноте.

– Не хотите? Правильно. Смотрите, наслаждайтесь, сейчас он исполнит для вас что-то еще более захватывающее и душещипательное. Лакриму сможешь, душеспасительно, для дамы?

Женя не услышала возвышенного и трепетного. Мир сжалился, накрыл чернотой.

– Я расстроен…

Голос доходил глухо, как через подушку. Морг-морг… она разлепила ресницы. Что?

Почти перед лицом красновато бликовали начищенные чертовы яловые сапоги. Нога на ногу, носок правого – туда-сюда, туда-сюда… только и следи за размазанным алым пятнышком на самом кончике.

– Он старался, а вы не слышали. А-я-яй…

Женя хрипло выдохнула. Попробовала приподняться, хотя бы плюнуть в него, хотя бы что-то…

– Ой, да не дергайтесь. Мне надо передохнуть. Визжал, как поросенок, весь обляпался, даже очки забрызгал, мерзавец. Не было бы холодно, переоделся бы. Вы же не стали бы возражать? Неприлично, понимаю, но куда деваться.

Неприлично…

Женя пискнула, прикусив губу.

– Не поинтересовался вашим именем, простите. Но оно не так уж и важно. Вы будете… – чудовище поменяло ноги. Женя вздрогнула. Ждать… хуже всего. – Вы будете… Заинтригованы?

Сволочьсволочьсволочь…

– А? Что вы сказали?

– СВОЛОООЧЬ!!!

– … ахахаха… уморили… не угадали… А что у нас случается с непутевыми прогульщицами-неугадайками, а?

Ши-и-их… Женя не успела.

Прутья-пальцы задрали голову вверх, тянули за ее волосы. Ее бедные, когда-то в прошлой жизни длиннющие, пушистые и чистые волосы.

– Мм-м… это так… трогательно, ваш чистый и невинный страх. Ну, что у нас бывает с негодницами вроде вас, милая красавица, а?

Тах! Рука разжалась неуловимо, голова стукнулась о бетон… больно, еще и больно…

– Верно! Мы прощаем им на первый раз!

Чудовище вернулось, село на невесть откуда взявшийся стул.

– Так вам интересно?

Жизнь – как мыльный пузырь. Она просто как тонкая блестящая пленочка между сжатых пальцев, растущая от дыхания. Сколько ни старайся, лопнет. Или кто-то лопнет раньше. Специально. Зло. Для удовольствия.

Вдох-выдох, вдох-выдох… спокойно, пожалуйста, только спокойно. Успокой…

Дддах!

Чудовище швырнуло в стену что-то с пола. Крак!

Череп брызнул трухой правой глазницы. Упал рядом, скалился тупой ухмылкой.

Жизнь – просто мыльный пузырь.

– Интересно… мне интересно…

– Ага!! Так и знал…

Чудовище довольно ворочалось в стуле и щурилось, разглядывая ее через заляпанные стекла.

– Длиннота-милота.

Сука…

Шумнуло, затрепыхало, на пол, рядом, опустилась черная большая птица. С двумя головами. Огромной, с клювом-копьем, и крохотной, разглядывающей Женю бусинками умных глаз. Глупо, но она уловила жалость. А птица…