— Готово, — сказал Уманский и обратился кКорабельникову, будто к своему подчиненному:

— Следите за дамами.

Корабельников кивнул в ответ, молча признавая за ним правоотдавать приказы. Брюнетка спрятала нож и, обойдя плененную парочку, встала заих спинами. Просто на всякий случай.

— Так что, я ухожу? — срывающимся голосомпереспросила Капитолина. — Я в самом деле уволена?

И все хором ответили:

— Да!

Зашипев от ярости, бывшая гувернантка скатилась вниз полестнице и возмущенно хлопнула дверью.

Ларису так трясло, словно она сидела не в кресле, а надоисторической стиральной машине, которая рычит и прыгает.

— Силовые структуры? — изумился Шубин. — А ядумал, вы дизайнер.

— Он следил за Жидковым, который занимаетсяконтрабандой, — объяснила Лариса.

Жидков смертельно побледнел и даже покачнулся, будтособирался упасть в обморок, подобно чувствительной девице.

— За мной следили?

— Но как вы попали в дом? — подступила к УманскомуМаргарита.

— Руководство попросило Анжелику обеспечить намприкрытие. Необходимо было следить за Жидковым и его контактами. Анжеликадолжна была добиться того, чтобы Антон Никифорович приехал в этот домпогостить. Она же обеспечила мне «крышу» и возможность находиться рядом с ним.

— Следить за мной и моими контактами? — еще разуточнил Жидков. — С какого это припендеха?

— Вашу сумочку с парфюмом мы арестовали. Весь парфюмпод завязку нашпигован натуральным жемчугом. Карина Броварник, ваша бывшаялюбовница, затеяла заниматься контрабандой. Вы согласились быть ее посредником,заключать сделки и принимать деньги. Спецслужбы Японии предприимчивую дамочкусразу зацепили. Оставалось только узнать, через кого и куда пойдет жемчуг.

— Я буду сотрудничать, — быстро сказалЖидков. — Это первая партия, так что я, в сущности, ни во что не замешан.

— Ничего себе! — ахнул Шубин. — Сумка сжемчугом стояла в шкафу. А если бы ее кто-нибудь стырил?

— Ее и стырили, — хмыкнул Уманский и обернулся кЛарисе:

— Кстати, я не слишком хорошо понял, что вы в нейхотели найти?

— Экспонат из коллекции Броварника, — поспешносообщила Лариса. — Текст одной из песен Фредди Меркьюри, написанный егорукой. Карина увезла его с собой в Японию, а продать хотела здесь, приятелюбывшего мужа, из вредности.

Корабельников мученически посмотрел на брюнетку и закатилглаза. Она усмехнулась.

— А наше семейное дело? — поникшим голосом спросилМишаня. — Я никак не могу поверить…

— Тебе придется, — ответила Симона. Глаза еетеперь блестели совсем по-другому. В них не было интереса или азарта, а однотолько фанатичное возбуждение. — Тебе придется поверить. О, каким идиотомты мне казался! Мама, ты была права: они все идиоты и сволочи.

— Дайте мне выпить, — попросила Анна Ружинахриплым голосом. — Лучше водки. Но сгодится и что-нибудь другое, толькопокрепче.

Никто не двинулся с места, и тогда Симона воскликнула:

— Налейте ей! Разве вы не видите, она не может безвыпивки! Это вы ее довели!

— Мы?! — изумился Жидков. — Я ничего непонял. Как это мы могли ее довести, если мы ее ни разу не видели?

Он уселся на постель Артема с мученической физиономией. Ещев контрабанде толком не обвинили, а уже выдвигают новые претензии в том, что ондовел незнакомую рыжую тетку.

— Если вы следили за Жидковым, — впервые подалголос Корабельников, — и не выпускали из виду сумку, каким образомоказались здесь?

— Мы бросились спасать Артема, — пояснила Лариса.

— Она обо всем догадалась, — сказалУманский. — Только я не понял, каким образом. Там, в саду.

— Господи, меня осенило! Будто током ударило! Высказали про Жидкова: «У него есть мамочка, и он ее обожает». Я подумала: ведь уАнны Ружиной мог быть сын. Или дочь, верно? И вспомнила, что Симона как-тозаметила: «Сын отвечает за отца, муж за жену». Она сказала это не просто так, ас большим чувством. Это ее убеждения, понимаете? Такую мысль ей внушали сдетства. Она мстила за свою мать.

— А что мы сделали ее матери? — спросил Мишаня, нев силах успокоиться. — Симона, что мы сделали твоей матери? — Онперевел взгляд на Анну Ружину:

— Что мы вам сделали?

— Ваш дед — настоящий подонок, — выплюнула она.Под глазами у нее лежали синие тени, лицо от алкоголя было рыхлым, с нечеткимиконтурами.

— Итак, Миколин-старший чем-то сильно обидел своювоспитанницу, — встряла Лариса. — Сначала я думала, что речь идет окартинах. — Рыжеволосая Анна закинула голову и хрипло рассмеялась. —Девочка проводила много времени в мастерской. И она отлично рисовала…

— Макару это было все равно. Он продавал меня, какуличную девку, — выплюнула Анна. — Своему боссу, Тамирову. Мерзкаясволочь! Наконец-то он сдох. Фаина догадывалась, но молчала. Как же — онипотеряют покровителя, и ее муж превратится в рядового советского «маляра». А ейхотелось жить красиво! Боже, чего только люди не делают ради красивой жизни…

— Дед? — отступил на несколько шаговМишаня. — Продавал свою приемную дочь?

— А ты думал, он был замечательный? — отбрила егоСимона. — Замечательным крышки сундуков на голову не падают.

— Так это ты… открыла дверь. Ты взяла мои ключи… Тыубила деда и отца!

— Не она, — вмешалась рыжая Анна. — Онатолько орудие в моих руках. Карающий меч. Я воспитывала в ней ненависть, но непосылала убивать. С Макаром и его сынком я лично разделалась. Это была мояобязанность! Но сначала я их попугала на славу — Фаина ополоумела от страха.Могу себе представить, как она сейчас сидит в какой-нибудь дыре и боится дажепозвонить домой. Пусть эта старая ведьма превратится в мумию и сдохнет вкакой-нибудь пирамиде! А как трясся ее сынок, а? Пальчики оближешь!

— Как ты заставила его открыть окно? — дрожащимголосом спросила Маргарита. — Отключить сигнализацию?

— Мама, ничего не говори!

— Но мне хочется сказать. Я шла к этому долгие годы.Мне все равно, что со мной будет теперь.

— Так почему Альберт открыл окно?

— Очень просто. Я позвала его. Так, как звала много летназад. Я крикнула: «Бертик! Бертик!» У него был такой ужас на лице, когда онвысунул наружу свою крысиную рожу. Вероятно, страх выплеснулся через край, и онпросто перестал соображать. Иначе сразу понял бы, что ему конец. Тогда,тридцать лет назад, Бертик тоже знал о Тамирове. Знал, но делал вид, что незнает. Я понимала это, и он поэтому ненавидел меня. Я была у него передглазами, словно его собственная продажная совесть, — каждый день, каждуюминуту.