.

4) Благовещение Пр<есвятой] Богородицы. Богоматерь с белою пряжей в руках. Ангел с жезлом. В небе три звездочки. От них летит вниз белый голубь. Надпись:

.

5) и 7) Ничего. 6) Какой-то мученик.

8) Сретение И. X.

9) Ангел с

10) Поклонение волхвов. Надпись: MAGI NIS.

11) 12) 13) Ничего.

14) Крещение И. X. – Господь до половины в воде. Предтеча возложил на него свою руку. Он одет в зеленый плащ, подбитый белым мехом. Налево 2 ангела с белыми одеждами в руках. Надписи нет.

15) Ангел с

.

16) Преображение И. X. – Господь на вершине горы, окруженный эллиптическим сиянием с шестью длинными лучами, весь в белом. По сторонам его Моисей и Илия. Первый безбородый.

17) и 19) Ничего. І8) Пророк.

20) Воскрешение Лазаря.

.

21) Святитель, одетый по-восточному. Макушка выстрижена. Надпись: NICOLAYS.

22) 23) Две фигуры – неизвестно какие.

24) Вход И. X. в Иерусалим. Надпись: AVLIVE.

25) Бичевание И. X. – Господь привязан к столбу, обнаженный, с белою перевязью посредине. EPER. VR

26) Женская фигура с крестом в руке. На головном покрывале на челе белая звезда. Надпись:

.

27) Мученик или пророк.

28) Ничего. 

Статья X. Кастамонит. Эсфигмен. Хиландар. Зограф

Св. Гора. 1 сентября 1859 г.

Отдохнув от тяжкого и продолжительного пути в восточный край Горы, мы стали планировать поездку в западную ее оконечность – навстречу новым, как ожидалось, впечатлениям, непохожим на доселе испытанные. Вместо высей и скал нас ожидали там низкие холмы и мягкие поляны, вместо моря со всех сторон – материк, вместо эллинства – славянство, вместо автократоров и кесарей – цари и крали, вместо Афанасия и Павла из Трапезонта и Константинополя – Антоний русский294 и Савва сербский... Было поистине нечто пленительное в мысли увидеть ту пещеру, в которой подвизался и запасался духом иночества наш отшельник печерский, первый инок земли русской, от благого посева коего разрослись обители иноческие по всему необъятному пространству великой отчизны. А мир славянский – в памятниках, современных его странно начавшимся, странно продолжавшимся и странно окончившимся эфемерным царствам, окружаемым хаосом нестроений, недоступным для истории!.. Что лицо, то и вопрос! Что событие, то и загадка! Откуда что являлось, и куда что девалось? Да было ли все то, что рассказывается летописями? – часто спрашиваешь себя, как много лет назад спрашивал о царствах, в которых жили и дивили мир Еруслан Лазаревич и Бова-королевич. Поедем, посмотрим и убедимся, что точно жили-были некогда и Немани, и Асени, и Душаны, и Шишманы, и столько других имен, запавших в память без всякой характеристической обстановки, кроме одного неясного облика беспрерывной войны (или драки) «своих» с «чужими», кого именно и с кем именно – трудно запомнить и бесполезно запоминать295... Поедем прежде к св. Антонию Печерскому.

3 сентября, в четверток, положено было отправиться в путь. Погода с самого праздника царского стояла превосходная. Барометр упорно указывал на beau temps и даже b. fixe. Состав новой экспедиции был тот же, исключая того, что мирской элемент теперь взял в ней перевес над кроме-мирным; ибо ни одного «старца» не было с нами. Не было с нами и того бешеного животного, которое грозило прошлый раз безвременною смертью неопытному седоку. Правила монастырского послушания были приложены и к поступку бессловесного, осудившие его на черную работу. За обычными сборами мы не могли выехать ранее 10 часов, и должны были, таким образом, самую жаркую пору дня провесть в дороге. С час времени направляясь косогором по пандократорским владениям, мы выбрались, в области Ксено́фа, на хребет горы, сравнительно низкий, хотя, конечно, выходящий за черту 2.000 футов над морским уровнем. Зрелище двух морей услаждало взор, и без того приятно развлекаемый разнообразием ближайших видов зеленеющих холмов и удолов. По временам сквозь чащу леса показывались вдали прибрежные монастыри то той, то другой стороны. Так, долгое время рисовался перед нами в устье широкого и глубокого удолья монастырь Пандократора. Подобное же удолье с другой стороны хребта спускалось к Ксенофу, но самая обитель этого имени скрывалась за холмом. Потом нам открылись другие два, друг другу противоположные, удолья: с северной стороны – ватопедское, с южной – дохиарское. Почти целый час нам сопутствовал знакомый вид Ватопеда. Местность его не оставляла никакого сомнения, что там был некогда один из пяти городов. Это – самое пригодное для значительного заселения место на полуострове. Еще далее – с одной возвышенности мы увидели на малое время, по левую сторону себя, в глубине на долине скученные здания Кастамонита, самого бедного и наименее посещаемого монастыря Св. Горы. Название его различно объяснется! Барский предлагает три словопроизводства: от греческого: κάστανα – каштаны, коими изобилует окрестность обители, – от некоего Ко́нсты, отшельника, первоначально там подвизавшегося, и от – Константина Великого, предполагаемого ктитора монастыря. Упомянутая нами в VI статье «История» считает более сообразным с истиною утверждать, что название досталось монастырю от императора Констанса, сына Константина Великого. А кажется, гораздо проще бы предположить, что ктитор ее был некто кастамонит, т. е. житель пафлагонского города Кастамо́на – родины Комниных. Монастырь глубоко уединен от всех сообщений морских и сухопутных. Окружающие его отовсюду высоты придают ему особенный характер пустынный. Из него нет вида ни на море, ни на Афон. Здания его очень обветшали – вероятно, не столько от древности, сколько от худой постройки и недостаточной поддержки. Старцы помышляют перенесть монастырь, по примеру Русика, к морю, где у них есть хорошая арсана́ с затишною пристанью.

Часа через три пути мы доехали до грани владений Зографского монастыря. Нам оставалось еще ехать два часа, какое бы направление мы ни взяли отсюда – на Эсфигмен или на Зограф. Мы нимало не поколебались в выборе, совпадавшем с предположенным нами планом. Выбор этот обещал нам воду в непродолжительном времени; а с водою соединялась целая перспектива утешений, которую нетрудно угадать всякому русскому путешественнику. Мы взяли вправо и скоро стали понемногу спускаться к морю. По мере того, как мы оставляли за собою хребет, нас оставляла горняя прохлада. Солнце впилось в нас полдневными лучами и довершало наше изнеможение. Жажда поминутно заставляла