– А здесь хоронили пациентов?

– Да, сразу за лесом. Мы можем дойти туда за минуту, – откликнулся Сэм, словно они собирались на веселый пикник.

Уиллоу подошла к одному окну и посмотрела на голые деревья. Ледяной ветер гонял опавшие листья по серому полу балкона.

– Они действительно выводили сюда пациентов? – тихо спросила она.

– Да, в те дни холод был единственным средством лечения. Многие старые дамы помнят это. Им не позволяли закрывать окна. Даже если падал снег. Холод останавливал распространение туберкулеза.

Уиллоу оглядела палату, в которой, вероятно, лежала и Нелл – юдоль печали и одиночества, но все же просто комната, в высоких потолках которой не было ощущения прошлого. У стен стояли две или три металлические кровати. Облупившаяся краска и выцветший до серого цвета паркетный пол. Было ужасно холодно, и, несмотря на плотное шерстяное пальто, шапку и перчатки, Уиллоу начала дрожать.

– Люди, которых я сюда водил, рассказывали, что им не разрешали вставать с кроватей. Медсестры были строгими, даже с маленькими детьми.

– Не могу поверить, что детей отправляли сюда без родителей. Невероятно.

– Многие лежали два-три года подряд. И, как я уже сказал, посещения ограничивались одним разом в месяц, чтобы снизить риск распространения микробов посетителями. У некоторых больных вообще никогда не бывало посетителей, даже у детей.

Уиллоу прикусила губу, представив, что эти брошенные дети наблюдают, как родные навещают других пациентов. В конце комнаты она заметила дверь.

– А там что?

– Старый рентгеновский кабинет. – Сэм толкнул тяжелую дверь и, шагнув к деревянным ставням, отодвинул их, чтобы впустить больше света в комнату с тремя длинными кроватями на колесиках. Весело улыбаясь, он прошел в другой конец помещения. – Оцените это! – воскликнул он, открывая высокий шкаф и выкатывая оттуда большой рентгеновский аппарат на гусеницах. – Человек вставал вот перед этим экраном, и аппарат делал рентген легких. Круто, да? А морг прямо здесь, в соседней комнате.

Уиллоу вдруг снова стало плохо, когда Сэм открыл дверь в соседнюю комнату. Там стояли четыре большие тележки и была стена с двенадцатью отверстиями, достаточно широкими, чтобы в них можно было просунуть тело.

– В конце комнаты есть лифт, – пояснил Сэм. – Он больше не работает, но он вел прямо к задней части здания, где находится кладбище.

– Мне пора подышать свежим воздухом, если не возражаете, – пробормотала Уиллоу. Несмотря на мороз, ее шарф внезапно показался слишком тугим, а лоб вспотел под шапкой. Она была уверена, что ее вот-вот вырвет.

– Конечно, мы можем спуститься через запасной выход и осмотреть кладбище. Там довольно убого, имейте в виду, просто предупреждаю. Мало кто приезжает сюда, чтобы ухаживать за могилами.

Лестница, ведущая к аварийному выходу, была узкой и плохо освещенной. Сэм включил фонарик своего мобильного телефона, и Уиллоу медленно спускалась, крепко держась за перила, в какой-то момент споткнувшись, но успев восстановить равновесие. Когда они добрались до выхода, она чувствовала, что задыхается и ее тошнит.

– Обычно дверь не такая тугая, – произнес Сэм, усмехнувшись.

Дверь открылась. Дождь уже прекратился, оставив след из луж на парковке для персонала позади отеля.

– Вот вход на кладбище, прямо через лес. Мне придется оставить вас одну, поскольку через пять минут у меня совещание, – пояснил Сэм, когда они выбрались из тени старого санатория и направились к густому лесу.

– Разумеется, – откликнулась Уиллоу.

Они прошли через автостоянку к двум бетонным столбам, стоявшим по бокам осыпающегося каменного заборчика, от которых в лес тянулась узкая бетонная дорожка. Уиллоу увидела вершины надгробий над забором, когда они приблизились.

– Так я побегу, если вы не против? – спросил Сэм.

– Большое вам спасибо за помощь, – улыбнулась она и повернулась ко входу на кладбище.

Тишина леса буквально поглотила Уиллоу, и, когда шаги Сэма затихли вдали, она начала дрожать. Уиллоу сделала несколько глубоких вдохов, а потом миновала бетонные колонны. Было странно видеть такое кладбище – просто потрескавшиеся каменные постаменты и кресты, разбросанные повсюду.

Тропинка была хорошо ухожена, как и первые несколько ярдов травы около входа, но по мере того как Уиллоу продвигалась дальше, корни и подлесок стали попадаться чаще. Она огляделась, ошеломленная и не знающая, с чего начать. Уиллоу не могла прочитать надписи на всех надгробьях, их было слишком много.

Она посмотрела на санаторий, на окна, у которых недавно стояла, и представила пациентов, наблюдающих за похоронами с балконов. Уиллоу принялась читать надписи: «Кэтрин Харпер, 1937–1950. Любимая дочь, сестра, внучка, племянница». Некоторые надгробия выглядели солидно, но большинство из них были просто крестами с надписями. Как поняла Уиллоу, санаторий предоставлял такие для бедных семей.

Пробираясь сквозь подлесок, она начала замечать скопления надгробий, которые были установлены в одно и то же время, в середине тридцатых и сороковых годов прошлого века, а затем, когда направилась влево от леса, в другую часть кладбища, – с 1955 по 1959 год.

Пока Уиллоу смотрела на даты, внезапно ей пришла в голову мысль. Она знала, что Нелл лечилась в санатории, когда Элис пропала без вести в 1969 году. Возможно, если тут находятся могилы детей, умерших примерно в то время, пока она была там, их родители могут быть живы и помнить Нелл.

Это было пятьдесят лет назад; если родителям тогда было под тридцать, сейчас им примерно около восьмидесяти. Шанс небольшой, однако… Уиллоу начала целенаправленно высматривать надгробия конца шестидесятых – начала семидесятых годов.

«Конни Уолбрук, ноябрь 1968 года. В память о любви», – читала она, переходя от могилы к могиле, присаживаясь на корточки, проводя пальцами по надписям на выцветших камнях. Хотя снова пошел дождь, Уиллоу чувствовала, как ее сердце забилось быстрее от этого нового проблеска надежды. Ветви деревьев над ней задрожали, когда капли дождя застучали по ним, и она двинулась дальше. «Любим и помним. Хелен Керри, 1935–1953. Ушла слишком рано. Покойся с миром». Всего восемнадцать лет.

Уиллоу продолжала идти, углубляясь в заброшенное кладбище, пока холод не стал невыносимым. Как раз в тот момент, когда она подумала, не повернуть ли обратно, она заметила небольшой полукруглый кусок камня, выступающий из земли, наполовину скрытый кустом ежевики. Уиллоу приблизилась, и ее сердце заколотилось. Она раздвинула ногой колючие кусты, но один шип проколол ботинок, и Уиллоу ахнула, когда кровь потекла в носок. Не обращая внимания на боль, она смотрела на выцветшие слова на серой известняковой табличке: «Хизер Паркс, 1958–1971. Любимая дочь Эммы и Джорджа. Ушла слишком рано, будем тосковать вечно».

Уиллоу замерла, уставившись на камень, не в силах поверить, что действительно отыскала кого-то, кто находился там в то же время, что и Нелл, и, вероятно, действительно знал ее.