Хелена ускоряется по загородной дороге, стрелка спидометра почти зашкаливает, в зеркалах, боковых и заднего вида, один за другим мелькают холмы. Барри нагибается, чтобы расстегнуть ремешки, крепящие снегоступы к обледеневшим горным ботинкам.

Когда они выезжают на шоссе, Хелена выжимает из мотора все, что только можно. Еще через милю они оказываются в городских предместьях. У обочин все больше и больше машин – пассажиры их побросали в поисках убежища.

Хелена жмет на тормоза – все полосы дороги в обоих направлениях забиты. Толпы людей, покинув машины, перепрыгивают через ограждения и катятся вниз по насыпи, которая обрывается у бурного потока коричневой талой воды.

– Доберешься до съезда с шоссе? – спрашивает Барри.

– Не знаю.

Хелена ползет вперед, уклоняясь от столкновения с людьми, а через добрый десяток распахнутых автомобильных дверей проезжает насквозь – бампер джипа срезает их, иначе не пробраться. Нужный съезд безнадежно забит, чтобы попасть на эстакаду, Хелене приходится сначала провести машину вверх по травянистому склону, а потом на обочине протиснуться между грузовиком и легковушкой с открытым верхом.

По сравнению с шоссе улица почти пуста, они несутся по самой середине под оглушительный вой сирен. Лаборатория находится в западном пригороде Денвера, в строении из красного кирпича – когда-то там размещалась пожарная часть. До нее осталось чуть больше мили, Барри смотрит в окно и думает о том, как это странно – вокруг почти полная неподвижность.

Ни одной едущей машины.

Почти нет людей.

По его расчетам, с момента, когда они услышали первую радиопередачу, извещающую о воздушной тревоге, прошло минут десять. Он оборачивается к Хелене, чтобы еще раз повторить уже сказанное – он готов снова пройти с ней весь путь, несмотря ни на что, – и через окно с ее стороны видит ярчайшую вспышку. Над восточным горизонтом, поверх небоскребов центра города, распускается сияющий цветок, обжигая ему роговицы глаз и распространяясь на весь мир.

Лицо Хелены ярко светится. Все в поле зрения Барри, даже небо, лишается цвета, делается сверкающе, обжигающе белым. Пять секунд он ничего не видит, когда же зрение возвращается, происходит все сразу.

Стекла в джипе словно взрываются…

Сосны в парке прямо перед ними сгибаются набок так сильно, что макушками достают до земли…

Обломки уничтоженного торгового центра устремляются через дорогу, влекомые яростным ветром…

Мужчину, катившего по тротуару магазинную тележку, отбрасывает по воздуху шагов на двадцать…

А их джип переворачивается, оглушительно скрежеща металлом по асфальту, ударная волна швыряет его через дорогу, в лицо Барри летят искры.

Когда джип застывает у бордюра, приходит чудовищно громкий звук взрыва – громкий, как трубы Судного дня, настолько громкий, что, кажется, сейчас треснут ребра, – а сознание пронзает единственная мысль. Грохот достиг их слишком быстро.

За какие-то секунды.

Они слишком близко к эпицентру, и долго не протянут.

Все застывает.

В ушах звенит.

Одежда покрыта обугленными пятнами, некоторые продолжают тлеть по краям.

От магазинного чека в подстаканнике осталась кучка пепла.

Из вентиляционных решеток валит дым.

Джип лежит на правом боку, Барри пристегнут к сиденью, весь мир лежит на боку. Выгнув шею, он смотрит вверх, на Хелену – она за рулем, голова безжизненно свисает. Он зовет ее по имени, не слыша собственного голоса. Только чувствует вибрацию голосовых связок.

Барри отстегивается и, превозмогая боль, разворачивается к жене. Ее глаза закрыты, лицо ярко-красное, с левой стороны оно покрыто осколками стекла. Протянув руку, Барри отстегивает ремень Хелены, она вываливается из кресла прямо на него. Ее глаза открываются, она резко, судорожно вздыхает. Ее губы начинают двигаться, она пытается что-то сказать, но умолкает, осознав, что никто ничего не слышит. Красной от ожога второй степени рукой она показывает в сторону отсутствующего лобового стекла.

Барри кивает, они выкарабкиваются наружу и с трудом поднимаются на ноги посередине дороги. Их окружают разрушения, каких не представить и в кошмарном сне.

Небо исчезло.

От деревьев остались голые скелеты, с них пылающим дождем опадают скукожившиеся листья.

Хелена уже ковыляет вперед по дороге. Барри спешит за ней и впервые с момента взрыва обращает внимание на свои руки. Они такого же цвета, как лицо Хелены, и уже начали покрываться пузырями, обожженные раскаленной вспышкой термического излучения. Он трогает свое лицо и голову, в ладони остается пучок волос.

Господи.

Начинается паника.

Барри догоняет Хелену, которая, прихрамывая, бежит вдоль тротуара, покрытого дымящимися обломками.

Темно, словно поздним вечером, солнца не видно.

Боль все сильней и сильней.

Болят лицо, руки, глаза.

Возвращается слух.

Звук шагов.

Противоугонные сирены.

Кто-то вдали истерически рыдает.

Чудовищное молчание оглушенного города.

Они поворачивают за угол, и Барри приходит к выводу, что до пожарной части еще с полмили.

Хелена вдруг останавливается посреди улицы, сгибается, ее тошнит. Он хочет ободряюще похлопать ее по спине, но, едва коснувшись куртки, инстинктивно отдергивает руку – слишком больно.

– Я умираю, Барри. И ты тоже.

Она распрямляется, вытирает рот.

Ее волосы начинают выпадать, дыхание болезненное, прерывистое.

Как и у него.

– Думаю, мы еще успеем добраться, – говорит он.

– Придется, – соглашается она. – Почему они по Денверу-то ударили?

– Если они ударили всем боезапасом, этого хватило бы на каждый крупный город Америки, там тысячи боеголовок. Наверное, надеялись, что повезет и они накроют кресло.

– Может, им и повезло.

Они движутся дальше, приближаясь к эпицентру, если судить по все еще клубящейся на расстоянии туче огня и пепла. Минуют перевернутый школьный автобус – желтая краска обуглилась, стекла выбиты, изнутри раздается многоголосый плач. Барри притормаживает и шагает к автобусу.

– Ты можешь им помочь, только добравшись до дома, – останавливает его Хелена.

Барри понимает: она права, однако на то, чтобы не сделать попытки помочь хоть как-то, пусть даже единственным словом утешения, уходит вся его воля.

– Лучше б мы никогда до такого не дожили, – шепчет он.

Они минуют пылающее дерево, в ветвях на десятиметровой высоте – мотоциклист со своим мотоциклом. Навстречу им посреди улицы ковыляет женщина, нагая и безволосая, кожа с нее опадает подобно березовой коре, а огромные белые глаза словно вылезли из орбит, не в силах вместить окружающий ужас. Но нет, женщина просто ослепла.