Чему равен шварцшильдовский радиус воспоминания?

Дикая мысль: что, если, когда мы умираем, огромная масса наших коллапсирующих воспоминаний образует микроскопическую черную дыру?

Еще более дикая мысль: не открывает ли в таком случае процедура реактивации – в момент смерти – кротовую нору, соединяющую сознание с более ранней версией себя?

Ему предстоит утратить все эти знания. Не то чтобы они были чем-то бо́льшим, нежели просто теорией, попыткой приподнять завесу и понять, каким образом кресло Хелены делает то, что делает. Без научной проверки все это ровным счетом ничего не значит. Только в последнюю пару лет Барри сообразил, что им следовало бы доставить свое оборудование в лаборатории ЦЕРН[29] в Женеве и там убить кого-нибудь в депривационной капсуле рядом с детекторами Большого адронного коллайдера. Если удастся доказать, что при чьей-то гибели в капсуле действительно образуется вход в микроскопическую кротовую нору, а когда сознание возвращается в тело в предшествующий момент времени – выход из норы, они могут приблизиться к пониманию истинного механизма путешествия в воспоминания.

Хелену идея возмутила. Она не считала, что возможное новое знание оправдывает риск очередной утечки их технологии, что произойдет почти наверняка, если они поделятся информацией о кресле с научным сообществом БАК. Кроме того, чтобы убедить руководство центра дать им доступ к детекторам, потребуются годы, а после этого – еще годы и целая научная группа, чтобы написать соответствующие алгоритмы и обработать данные. В конце концов оказалось бы, что на изучение физики кресла уйдет намного больше усилий и времени, чем на то, чтобы его построить.

Вот только времени-то у них как раз сколько угодно.

– Барри.

Он оборачивается.

Хелена стоит в дверях, и шок от того, как его жена выглядит по сравнению с предыдущими двумя их жизнями, взрывается внутри него автомобильной сиреной. Кажется, что любимая женщина постепенно тает – она слишком худа, глаза потемнели и запали, а надбровья стали чуть заметней, чем следует.

Приходит воспоминание – два года назад она пыталась покончить с собой. Белые шрамы вдоль предплечий все еще видны. Барри нашел ее в старинной ванне на ножках, стоящей в застекленном алькове с видом на море, и вода в ванне была цвета вина. Он вспомнил, как вытащил из ванны почти безжизненное мокрое тело, как уложил ее на кафель. Принялся поспешно бинтовать запястья марлей – и успел остановить кровотечение в самый последний момент.

Она чуть не умерла.

Хуже всего оказалось то, что ей не с кем было поговорить. Разделить бремя собственного существования с психиатром она не могла. У Хелены был только Барри, и его уже который год грызло чувство вины, что этого ей недостаточно.

Сейчас, когда он видит ее в дверях, его переполняет готовность все отдать ради этой женщины.

– Ты самый храбрый человек на свете, – говорит он.

Она поднимает телефон.

– Ракеты стартовали десять минут назад. Мы опять проиграли. – Хелена делает глоток из бокала с красным вином, который держит в руке.

– Тебе не стоит пить перед тем как залезешь в капсулу.

Она допивает вино.

– Просто капелька, чтобы нервы успокоить.

Им нелегко друг с другом. Барри уже не помнит, когда они в последний раз спали в одной постели. Когда занимались сексом. Когда вместе хохотали над какой-нибудь глупостью. Но он ее не винит. Для него их отношения каждый раз начинаются в портлендском баре, когда ему двадцать один год, а ей двадцать. Они проводят вместе двадцать девять лет, и для него каждый цикл внове (пока не наступает судный день и к нему не возвращаются воспоминания из предыдущих временных линий). Что до Хелены, то она провела с одним и тем же мужчиной восемьдесят семь лет, раз за разом переживая один и тот же возрастной отрезок, с двадцати по сорок девять.

Одни и те же ссоры.

Одни и те же страхи.

Один и тот же сюжет.

Все одно и то же.

Никаких сюрпризов.

Только сейчас, в этот краткий миг, они сравниваются. Хелена и раньше пыталась ему объяснить, но понимает он ее лишь сейчас, и знание это напоминает ему о словах, которые Слейд сказал в лаборатории у себя в отеле перед самой смертью: когда проживешь бесчисленные жизни, твой взгляд изменится. Возможно, в словах Слейда имелся смысл. Ты не поймешь себя по-настоящему, не прожив множества жизней. Может быть, он не был таким уж совершеннейшим безумцем.

Хелена ступает в комнату.

– Ты готова? – спрашивает он.

– Ты что, мать твою, не способен хоть на минуту расслабиться? Никто не станет бомбить побережье штата Мэн. До нас дойдут радиоактивные осадки из Нью-Йорка, Бостона и со Среднего Запада, но далеко не сразу.

Они уже не раз ссорились именно по этому поводу – когда пару лет назад сделалось окончательно ясно, что в текущем цикле им решения не найти, Барри высказался в пользу того, чтобы прекратить эту временную линию и отправить Хелену обратно еще прежде, чем мир вспомнит свой ужасный конец в предыдущей линии и заново переживет его в этой. Однако Хелена возражала – если существует хотя бы малейший шанс, что мертвые воспоминания могут и не вернуться, то стоит попробовать. И, что еще более важно, она хотела побыть с Барри, вспомнившим все предыдущие временные линии и все, что они пережили вместе – пусть даже и самое краткое время. И он, следовало признать, тоже этого хотел.

Сейчас единственный момент во всем их совместном существовании, когда они могут быть вместе по-настоящему.

Хелена подходит к окну, становится рядом с Барри. И начинает пальцем стирать написанное на стекле.

– Ничего ведь не пригодилось, да? – спрашивает она.

– Нужно было ехать в ЦЕРН.

– Допустим, твоя теория кротовых нор подтвердилась бы. И что с того?

– Я по-прежнему убежден, что, если бы мы выяснили, каким образом и почему кресло может отправлять наше сознание обратно во времени, нам было бы легче понять, как предотвратить мертвые воспоминания.

– Тебе не приходило в голову, что этого, может статься, вообще нельзя понять?

– Ты что, начала терять надежду?

– Дорогой ты мой, надежды давно уже никакой не осталось. Даже если забыть о моих собственных мучениях, каждый раз, возвращаясь, я уничтожаю сознание шестнадцатилетней девочки, которая идет к машине, чтобы впервые испытать настоящую свободу. Я убиваю ее раз за разом. У нее нет шанса прожить собственную жизнь. Из-за Маркуса Слейда. И из-за меня.