— Найдём, — он вправду куда-то отошёл и принёс воды — в том же самом бокале. — Я предупреждал, отрава та ещё.

— Нормально, мне как раз. И знаешь, надо тебе кое-что сказать.

— Что сказать? До завтра не ждёт? — вскинулся он.

— Завтра я уже могу передумать. Поэтому сегодня. Ты в курсе, что картина окончена. И знаешь, я буду очень скучать по нашим вечерам. За эти месяцы мне показалось, что я лишилась чего-то своего, но взамен взяла у тебя. Может быть, ты видел — когда на палитре два цвета смешивают, и получают третий, четвёртый, двадцать пятый. Я не смогу отдать то, что взяла, оно как-то хорошо там смешалось. Но может быть, тебе нужно что-то ещё, и у меня это есть?

Он снова смотрел на неё, как будто впервые увидел.

— Ледяная Валькирия заговорила. Завтра будет буря?

— Почему? — не поняла она.

— Не бывает чудес просто так. И если сегодня что-то с неба упало, завтра в другом месте утечёт.

— Не говори так, утекло на этой неделе достаточно. Хватит уже.

— То есть, чудо пришло на пустое место? Которое было специально подготовлено? Не важно, в общем. Но знаешь, я болван, и мыслей читать не умею. Поэтому скажи — ты хочешь напиться со мной или поболтать со мной? Если что, с хохмами нынче туго. На Себастьяно и господина Дзани ещё вчера все израсходовал, теперь пуст, как вот этот бокал.

— В бокале что-то осталось на донышке. А я хочу просто с тобой. Что именно — реши сам.

— Знаешь, я всегда решал и не сомневался, за себя и за всех, кто мне нравился. Примерно как Гаэтано. Но потом мне однажды очень крепко приложили по голове. И теперь я осторожен. И предпочитаю всё выяснить, а потом уже идти на штурм.

— Иди. Сегодня можно. Я очень долго не хотела никак, а сегодня хочу.

— Мне не мерещится, нет? Я вроде ещё не настолько пьян?

— По мне так ты вообще не пьян. Чёрт возьми, я даже могу подписаться ещё на одну картину!

— Про картину подумаем. Ты рисуешь сама себя? Я бы приобрёл за огромные деньги и повесил в спальне. Чёрт возьми, я даже артурову отраву больше не хочу. Я хочу обнять тебя, а дальше будь как будет, — он отвёл с её лица упавшую прядь. — Летней ночью в хижину отставного солдата постучалась ледяная красавица и попросила приютить её, пока она не растаяла под палящими лучами утреннего солнца. И солдат отдал ей всё, что у него было, а была у него бутылка самогона, постель в углу да горячее сердце. Скажи, ты не боишься горячего сердца?

— Настолько горячего я и не видела, наверное. Покажи?

…Асгерд выбралась из-под простыни, плеснула водой в лицо, потом подумала и забралась под душ. И прямо из душа позвонила вниз и попросила кофе и чего-нибудь к кофе. Да, в апартаменты дона Карло. Да, на двоих.

Кофе привезли, она взяла чашку и пришла с ней в спальню. Осторожно поднесла к его носу. Нос зашевелился.

— Какой клёвый сон про кофе, — пробормотал он. — Полная иллюзия.

Потом ещё раз вдохнул запах и открыл глаза. Яркие блики на строгом портрете.

— Привет, — улыбнулась она. — Хочешь кофе?

— Она ещё спрашивает! Конечно, хочу. И кофе, и всё, что ещё там есть. И чтобы ты села рядом и тоже с кофе. И мультики включить. Ты как догадалась вообще?

— Даже и не думала гадать. Решила сразу пробовать.

— Значит, так: ставь чашку, и сначала доброе утро и вот это всё, — он дождался, пока чашка оказалась на столике, и обнял её, и поцеловал, и потом она его тоже поцеловала, и так без счёта.

А потом очень кстати были и кофе, и булочки с маслом, и пирожные. И мультики включили.

Гаэтано лежал и считал листья на фикусе, кадка с которым стояла у окна палаты. Сначала — снизу вверх. А потом — сверху вниз. И опять снизу вверх. Иногда итоговое число сходилось, иногда нет. Ещё можно было зажмуриться и не видеть часть листьев, и вспоминать, с какой стороны и на какой ветке сколько.

Всё равно на морде опять вонючая примочка, сколько ж можно? Но красотку Доменику на жалость не пробьёшь, она знай себе улыбается и своим нежным голосом рассказывает, для чего эта дрянь и как, по её мнению, она на морду подействует. И все его слова о том, что может уже хватит, само зарастёт, всегда само зарастает — не работают. Глянет серьёзно и скажет — ты сам мне разрешил эксперимент, теперь терпи.

Ну да, единственное, что удалось выбить из неё — это перейти с ней на «ты». Нет, у Гаэтано и в мыслях не было отбивать девушку у Бруно, да и вообще какая девушка на него теперь позарится, но приятно же.

Снимать примочку пришла сама Доменика, обычно это делал кто-то попроще. Но сегодня же суббота, наверное, у неё просто выходной в её больнице. Так-то она рано утром забежит, что-нибудь сделает, и потом заглядывает только вечером. Вчера они с Гвидо даже пытались зазвать её смотреть «Вавилон-5», но она улыбнулась, поблагодарила и ушла.

Вместе с Доменикой пришёл и Бруно. Внимательно смотрел, как она убирает с лица следы вонючей грязи. Потом ещё протёрла чем-то, запах исчез. Можно нормально дышать.

— Смотри, заживление идёт неплохо, несмотря на то, что порезы глубокие и их много, — кивнула она Бруно. — Я думаю, сегодня ещё прокапать, а завтра сделать перерыв. Если не станет хуже — то и хватит уже. Сейчас посмотрим шею.

На шее была повреждённая артерия. Которую зафиксировали при помощи слова господня, магии и какой-то матери, не иначе. Что-то прекрасная Доменика себе под нос определённо шептала, когда там возилась. Правда, до неё вскоре дошло, что он всё слышит, она глянула на него странно, потом взялась обеими руками за его виски и больше он не помнил из того дня ничего.

Так вот, артерия. Она была заклеена чем-то хитрым, не пластырем, её открывала только сама Доменика и что-то там делала. Открывала как-то сверхосторожно, больно не было. Вот и сейчас — отклеила повязку, они с Бруно посмотрели, потом близко посмотрели, потом она подышала на кончики пальцев, позволив заценить свой хитрый маникюр с синими камушками, и приложила два пальца к тому месту.

— Почти. Уже почти. Ещё пара дней — и можно без повязки. Согласен? — острый взгляд на Бруно, улыбка.

— Согласен. Я бы его лечил до сегодняшнего состояния намного дольше и не так ювелирно, если такое сравнение здесь уместно, — кивнул Бруно.

— Ты же знаешь матушку, — пожала плечами Доменика. — А ведь ещё есть бабушка, и была ещё одна бабушка, Доната, дальняя кузина. Она по крови ближе Эле, чем мне, прабабушка нашей маленькой Анны. Тоже научила меня кое-чему полезному.

— Но вонючую мазь ты сама придумала, — сощурился Гаэтано.

— Да, и как стекло из тебя вытащить — тоже сама придумала. А не придумала бы — ну, всё было бы чуть дольше и болезненнее. А так — нормально. Да ещё и молодой и в целом здоровый организм, который прилагается ко всему этому безобразию. Кстати, голова сегодня кружится?