После «генеральной репетиции» начала 1930-х гг. последовал период относительного затишья. В мае 1933 г. было даже принято специальное постановление об ограничении кампании массовых выселений и арестов[629]. Действительно, многие реалии 1934 г. – второй пятилетний план и отказ от «большого скачка», ликвидация карточек на хлеб, преобразование политотделов МТС и т. д. – создавали впечатление, что готовится переход к менее радикальной экономической и социальной политике. На протяжении 19351936 гг. репрессии дозировались сравнительно небольшими «порциями», перемежаясь временными отступлениями: сторонников жесткого курса сдерживали недостаточная прочность экономического положения страны, а также противодействие политике репрессий со стороны более умеренных сил в партии[630]. Однако это не означало поворота курса. Напротив, те самые четыре года, на которые, по словам Сталина, «НКВД опоздал»[631], были использованы вождем народа и его окружением для подготовки общества и партии к тотальному террору. При помощи массовых репрессий высшее руководство страны рассчитывало решить реально существовавшие проблемы и преодолеть противоречия избранной модели общественного развития. Для Сталина это была и реальная возможность окончательно избавиться от старых соратников по партии и привести к власти новое поколение, всецело преданное вождю. Для рядовых коммунистов большая чистка в партии открывала массу возможностей для карьерного роста и упрочнения своего материального благосостояния в условиях хронического дефицита 1930-х гг. Наконец, чистки, следующие одна за другой на протяжении всех 1930-х гг. и сопровождающиеся массированной пропагандой, имели своей целью и дисциплинирующее воздействие на советское население, которое должно было принять абсолютный приоритет интересов государства над нормами человеческой морали. И многое режиму удалось: неискушенные люди редко ставили под сомнение действия руководства страны и готовы были списывать на врагов многочисленные трудности и вопиющие проблемы. В полной мере для нагнетания атмосферы страха и подозрительности было использовано и реальное ухудшение международной обстановки, нарастание угрозы войны. Постепенно механизм репрессий затягивал всё новые и новые слои общества, террор из избирательного превращался во всеобщий и трудно остановимый. Решения февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. лишь официально закрепили курс на развертывание массовых репрессий.

В Карелии об ослаблении репрессий середины 1930-х гг. говорить вряд ли уместно: для финнов республики точкой отсчета Большого террора можно считать уже 1935 г. После операции по вскрытию «Заговора ФГШ» органы безопасности продолжали внимательно следить за политической обстановкой в крае, докладывая на бюро обкома о ликвидации каждой очередной группы «вражеской агентуры»[632]. Всё чаще поводом для уголовного и политического преследования ни в чем не повинных людей становились обыкновенные производственные конфликты. В апреле 1934 г. в связи с аварией на строительстве Петрозаводского водопровода впервые было заведено следственное дело, обвиняемыми по которому стали американские финны.

Поводом к возникновению дела, названного в следственных документах «Труба», послужил конфликт, разгоревшийся между иностранными рабочими и инженерами строительного треста, спроектировавшими укладку двух параллельных самотечных деревянных труб (каждая 700 м длиной и диаметром 48 см) на дно Онежского озера. Американские технические специалисты усомнились в правильности предложенного способа и настаивали на своем варианте затопления труб, который, по их мнению, был более эффективным и выгодным. Их предложения приняты не были, и иностранные рабочие отказались участвовать в сомнительном, на их взгляд, предприятии. Затопление труб тем не менее было начато, что и привело к предсказанной американскими финнами аварии. Вопреки логике, виновниками аварии были названы те, кто всячески пытался ее предотвратить – начальник 2-го строительного участка Вакс, десятник Ялава, предложивший новый способ затопления, техник Хийско и инженер Лойкконен. Руководители строительного треста обвинили их в нарушении трудовой дисциплины и принципов единоначалия, в следственных документах это было названо уже «саботажем финно-американцев на стройке городского водопровода»[633]. Арестов по делу тогда удалось избежать – на защиту иностранных рабочих встал первый секретарь обкома партии Густав Ровио. Но дни финского руководства Карелии были уже сочтены.

Убийство Сергея Кирова 1 декабря 1934 г. положило начало новому витку репрессий. После процесса так называемого «московского центра» (январь 1935 г.) по всей стране началась волна арестов бывших участников оппозиции. В Карелии борьба с оппозицией сопрягалась с продолжением работы по очистке погранрайонов от «контрреволюционного элемента» и поиску шпионов. В феврале 1935 г. начальник Карельского НКВД Карп Шершевский докладывал в обком, что «вскрытые и ликвидированные в 193334 гг. повстанческие организации усилиями финских разведорганов возрождаются вновь», и требовал жестких мер по их ликвидации[634]. С подачи союзного и республиканского НКВД весной 1935 г. республиканский обком утвердил планы мероприятий «О выселении из города Петрозаводска классово чуждых элементов» (март) и «Об очистке 22-х км погранполосы КАССР от кулацкого и антисоветского элемента» (апрель). Вслед за операциями по выселению последовала «паспортизация жителей 50-ти км погранполосы»[635]. В результате всех этих мероприятий численность населения приграничных территорий значительно сократилась – без рабочих рук остались многие колхозы Калевальского, Ребольского, Олонецкого районов[636].