Я открываю глаза и смотрю на тихое лобби. Из подсобки выходит Инес, машет мне, как бы говоря: «Одну секунду», и направляется в туалет для персонала.

– Алло? – Голос ждет. – Это Ванесса?

Я тянусь к красной кнопке коммутатора, чтобы закончить звонок.

– Не вешайте трубку, – говорит голос. – Это Дженин Бейли из Femzine. Я отправила вам пару имейлов, надеялась, что мы пообщаемся. Вот, решила в качестве последней попытки позвонить вам на работу.

Я подношу палец к кнопке «прервать звонок», но не нажимаю и надтреснутым голосом говорю ей:

– Вы уже пытались со мной связаться. Вы оставили сообщение на автоответчике.

– Вы правы, – говорит она. – Оставила.

– А теперь вы звоните снова. На этот раз мне на работу.

– Знаю. Я понимаю, что веду себя назойливо, но позвольте задать вам один вопрос. Вы вообще следите за развитием этой истории?

Не зная, к чему она клонит, я молчу.

– Тейлор Берч… Вы ведь знаете Тейлор, правда? В последние несколько недель она прошла через ад. Вы видели, как ее травят? Активисты движений за права мужчин, тролли из Твиттера. Она получала смертельные угрозы…

– Да, – говорю я. – Я что-то об этом читала.

Раздается щелчок, и голос журналистки становится громче, ближе. Она как будто отключила громкую связь.

– Ванесса, буду с вами откровенна. Я знаю вашу историю. И, хотя я не могу заставить вас выступить публично, я хочу убедиться, что вы понимаете, насколько ваша история помогла бы Тейлор. То есть у вас сейчас есть возможность помочь всему движению.

– Что значит – вы знаете мою историю?

Ее голос становится выше на пол-октавы, когда она говорит:

– Ну, Тейлор рассказала мне, что знала… слухи, подробности, которыми Джейкоб Стрейн делился с ней за эти годы…

Я резко вскидываю голову – за годы?

– И, ну… – Дженин издает смешок. – Еще Тейлор прислала мне ссылку на блог… Она говорит, что он ваш… Я его почитала. Прямо скажем, не могла оторваться. Очень сильные тексты. Вы отлично пишете.

Я ошеломленно вбиваю в браузер старый URL. После всего, что случилось в колледже, я закрыла блог, чтобы он был недоступен без пароля. Сейчас он загружается вместе со всеми моими постами. Видимо, вернулся к настройкам по умолчанию. Я не могу вспомнить, когда в последний раз проверяла, что он под замком, – возможно, посты провисели в открытом доступе много лет. Прокручивая страницу вниз, я вижу рассыпанный по абзацам инициал «С.» – мой нехитрый шифр для Стрейна.

– Он не должен был быть публичным, – говорю я, открывая экран авторизации и пытаясь вспомнить пароль десятилетней давности. – Не знаю, что случилось.

– Я бы хотела сослаться на него в своей статье.

– Нет. Я ведь могу сказать нет?

– Я бы предпочла заручиться вашим разрешением. Но блог был публичным.

– Ну, так или иначе, сейчас я его удалю.

– Вы в своем праве, но я сделала скриншоты.

Я во все глаза смотрю на экран компьютера: чтобы восстановить пароль, мне нужно зайти в свою старую почту из Атлантики, к которой я не имею доступа уже много лет.

– К чему вы клоните?

– Я бы предпочла заручиться вашим разрешением, – повторяет Дженин, – но мой долг – написать статью как можно лучше. Мы можем поработать над этим вместе, окей? Вы расскажете то, что захотите рассказать, и мы начнем с этого. Ванесса, вы согласны?

Слова готовы сорваться у меня с языка – «хватит мне звонить, хватит писать письма и хватит звать меня по имени, как будто ты меня знаешь», – но сейчас, когда она уже видела мой блог, в котором я рассказываю нашу историю своими собственными словами, я не могу огрызаться.

– Может быть, – говорю я. – Я не знаю. Мне нужно подумать.

Дженин шумно выдыхает мне в ухо:

– Ванесса, я очень надеюсь, что вы согласитесь. Наш долг друг перед другом – сделать все, что в наших силах. Мы в одной лодке.

Я с ненавистью оглядываю лобби и заставляю себя согласиться.

– Да, точно, вы совершенно правы.

– Поверьте, я знаю, как это тяжело. – Дженин понижает голос. – Я тоже жертва насилия.

Это покровительственное, примитивное слово с его приторным сочувствием; это слово, при котором все мое тело сжимается от отвращения вне зависимости от контекста, – оно переходит какую-то границу. Оскалившись, я выплевываю:

– Вы ничего обо мне не знаете.

Я бросаю трубку, бегу через все лобби к пустому туалету для персонала, и меня выворачивает в унитаз. Я продолжаю сжимать руками сиденье, пока не проходит волна тошноты. В желудке у меня ничего не остается, и я начинаю кашлять желчью.

Я все еще сижу на полу, пытаясь отдышаться и проверяя, не забрызгала ли рвотой пиджак, когда дверь в туалет открывается и меня кто-то окликает по имени. Инес.

– Ванесса? Ты в порядке?

Я вытираю рот тыльной стороной ладони.

– Да, нормально, – говорю я. – Просто что-то с желудком.

Дверь закрывается, потом открывается снова.

– Ты уверена? – спрашивает Инес.

– Все нормально.

– Если что, я могла бы тебя подме…

– Твою мать, можешь оставить меня в покое?

Я прижимаюсь щекой к металлической перегородке и слышу, как она быстро шагает назад к стойке. Остаток смены ее глаза блестят от слез.

Несколько лет назад я увидела лицо Тейлор на фонарном столбе, когда дожидалась зеленого светофора, чтобы перейти Конгресс-стрит. Это был флаер, реклама поэтического вечера в каком-то баре. Я знала, что она пишет стихи и что-то опубликовала. Я читала все, что могла найти, выписывала журналы, регулярно заходила на ее редко обновляющийся сайт. Я искала в творчестве Тейлор следы Стрейна, но находила только безмятежные описания сатурний луны в свете лампы накаливания, шестистрофные размышления о ее матке. Никогда не могла уяснить себе, как Тейлор может писать о чем-то, кроме Стрейна, если то, что он с ней сделал, действительно было так ужасно.

Я никогда ее не понимала, как бы ни пыталась. Несколько лет назад я выяснила, где она работает, в каком квартале живет. Благодаря фото в Инстаграме с видом из ее кухонного окна я вычислила ее дом. Я никогда не преследовала ее в полном смысле слова; максимум, что я себе позволила, – это прогуливаться рядом с ее работой, проходить мимо ее дома в обед, задерживая взгляд на каждой встречной блондинке. Но разве я когда-то не искала ее повсюду, вглядываясь в женские лица в ресторанах, кофейнях и супермаркетах? Иногда, гуляя по городу, я воображала, что она идет за мной. При мысли, что она за мной наблюдает, все мое тело воспламенялось, – то же чувство я испытывала, представляя на себе взгляд Стрейна.