Мое тело отозвалось помимо моей воли. Я резко, со свистом втянула в себя воздух.

– Послушай, – сказал он. – Я понимаю, что ты злишься, что тебе обидно. Но я сделал все, что мог. Я был в ужасе, понимаешь? Так что включились инстинкты. Да, я хотел защититься, но беспокоился и за тебя. Отъезд из Броувика спас тебя от расследования, которое могло разрушить твою жизнь. Твое имя попало бы в газеты. Скандальная известность преследовала бы тебя повсюду, и ты ничего не смогла бы поделать. Ты бы такого не захотела. Ты бы этого не пережила. – Он изучающе смотрел на меня. – Все это время я полагал, что ты понимаешь, почему я это сделал. Я даже думал, что ты меня простила. Наверное, это был самообман. Возможно, я приписывал тебе слишком много мудрости. Знаю, иногда я так и поступал.

Что-то холодное поползло у меня по спине – смущение, стыд. Может, я просто была недалекой, тупой.

– Вот. – Он вложил мне в руку бутылку пива. Я в ступоре сказала, что еще не доросла. Он улыбнулся и сказал: – Ерунда.

Мы сидели на противоположных концах дивана в гостиной. Комната изменилась лишь в мелочах: стопка почтовой рекламы теперь лежала не на кухонной стойке, а на журнальном столике; у двери валялась новая пара походных ботинок. В остальном же все было по-старому: мебель, гравюры на стенах, книги на полках. И пахло все тоже по-прежнему. Я не могла отделаться от его запаха.

– Итак, – сказал он, – скоро ты едешь в Атлантику. Это подходящее для тебя место.

– Что это значит? Что для хорошего колледжа я слишком глупа?

– Ванесса.

– Я не смогла поступить ни в один из колледжей, которые ты для меня выбрал. Не всем же в Гарварде учиться.

Он смотрел, как я делаю щедрый глоток пива. По моему горлу спустилась знакомая воздушная пена. Я не пила с тех пор, как переехала Чарли.

– И как ты намерена провести это лето? – спросил он.

– Буду работать.

– Где?

Я пожала плечами. Больнице урезали бюджет, так что вернуться туда я не могла.

– У папы есть друг, который говорит, что я могу поработать на его складе автозапчастей.

Стрейн пытался скрыть удивление, но я видела, как приподнялись его брови.

– Честный труд, – сказал он. – В этом нет ничего плохого.

Я снова отхлебнула из бутылки.

– Ты как-то притихла, – сказал он.

– Не знаю, что сказать.

– Можешь сказать все, что угодно.

Я покачала головой:

– Я тебя не узнаю.

– Ты меня знаешь, и так будет всегда, – сказал он. – Я не изменился. Для этого я слишком стар.

– Зато я изменилась.

– Не сомневаюсь.

– Я не так наивна, как когда ты меня знал.

Он склонил голову набок:

– Не помню, чтобы ты когда-нибудь была наивна.

Я выпила треть бутылки в два глотка, а он прикончил свое пиво и подошел к холодильнику за следующей бутылкой. Мне он тоже взял.

– Долго ты будешь на меня злиться? – спросил он.

– Думаешь, ты этого не заслужил?

– Я хочу, чтобы ты объяснила, в чем причина.

– Я потеряла все, что было для меня важно. А ты не лишился ничего.

– Это неправда. В глазах многих людей я лишился репутации.

Я фыркнула:

– Подумаешь. Я лишилась и репутации, и кучи всего еще.

– Например?

Поставив пиво между ног, я принялась считать на пальцах:

– Броувика, доверия родителей. Не успела я перейти в новую школу, как слухи дошли и до нее. У меня даже никогда не было возможности побыть нормальной. Это меня травмировало.

При слове «травмировало» Стрейн поморщился:

– Ты рассуждаешь так, словно ходишь к психиатру.

– Я просто пытаюсь объяснить, через что я прошла.

– Окей.

– Потому что это нечестно.

– Что нечестно?

– Что я прошла через все это, а ты нет.

– Согласен, нечестно, что ты страдала, но, если бы я тоже страдал вместе с тобой, это ничего бы не исправило. Только принесло бы больше страданий.

– А как насчет справедливости?

– Справедливости, – фыркнул он. Лицо его внезапно стало суровым. – Хочешь привлечь меня к ответу? Солнышко, для этого ты должна верить, что я тебе сильно навредил. Ты в это веришь?

Я сосредоточенно смотрела на закрытую бутылку пива, потеющую на кофейном столике.

– Потому что, если веришь, – продолжал он, – так и скажи, и я сдамся полиции. Если ты думаешь, что я должен сесть в тюрьму, лишиться всех свобод и до конца жизни считаться чудовищем только потому, что мне не повезло влюбиться в девочку-подростка, пожалуйста, скажи мне об этом прямо сейчас.

Я так не думала. Не это я имела в виду под справедливостью. Я только хотела убедиться, что он был несчастным, сломленным человеком, каким его описывала Дженни. Потому что сейчас, когда я увидела его своими глазами, он не выглядел сломленным. Он выглядел счастливым, а на книжной полке у него стояла награда лучшего учителя.

– Если ты думаешь, что мне не было больно, ты ошибаешься, – сказал он, словно знал, о чем я думаю. Возможно, так и было. Всегда. – Это было мучительно.

– Я тебе не верю.

Он наклонился ко мне, дотронулся до моего колена.

– Позволь тебе кое-что показать.

Он встал, поднялся наверх. Потолок поскрипывал, когда он шел по коридору к себе в спальню. Вернулся он с двумя конвертами. В одном из них было письмо, написанное мне в июле две тысячи первого года. От первых же строк внутри у меня все перевернулось: «Ванесса, помнишь ли ты, как в прошлом ноябре я простонал в твои теплые, мягкие бедра: „Я тебя уничтожу“? И вот я спрашиваю тебя, случилось ли это? Чувствуешь ли ты себя уничтоженной? Безопасного способа доставить тебе это письмо не существует, но чувство вины может толкнуть меня на риск. Мне нужно знать, что ты в порядке». Во втором конверте лежала поздравительная открытка на день рождения с подписью: «Люблю, Дж. С.»

– Я набирался смелости, чтобы отправить открытку на этой неделе, – сказал он. – Планировал поехать в Огасту и бросить ее в почтовый ящик, чтобы твои родители не увидели штамп из Норумбеги.

Я с равнодушным видом швырнула оба конверта на журнальный столик, заставила себя закатить глаза. Этого было недостаточно. Мне нужно было больше доказательств его мучений – много страниц.

Сев на диван рядом со мной, Стрейн сказал:

– Несса, подумай. Благодаря отъезду тебе удалось сбежать. Мне же пришлось проводить все время в месте, которое только напоминало о тебе. Каждый день я вынужден был преподавать в аудитории, где мы познакомились, видеть, как другие ученики сидят на твоем месте. Я даже перестал пользоваться своим кабинетом.