…Костов терпеливо ждал Надежду — экстравагантная девушка-опер с «Макаровым» под мышкой, на шпильках и в сетчатых чулках была преданной домохозяйкой и каждый день таскала своему супругу Андантинову сумки с едой. Сам разведенец Костов от домашних забот, слава богу, был избавлен ангелом-дочерью и сейчас, стоя в потоке прохожих перед супермаркетом, остро чувствовал, как же ему повезло. Из дверей магазина высунулась озабоченная физиономия Надежды: «Антон Сергеич! Как вы думаете, какие сосиски лучше покупать — по девяносто три рубля или по сто двадцать?» Костов углубленно подумал и выдал свой вердикт: «По сто двадцать». Надежда вновь скрылась в недрах магазина.

В конце концов Костов утомился от ожидания. Он понимал, что конец дня, что это их последний выезд сегодня и что потом, после разговора с Алиной Соховой, о встрече с которой они условились, Надежда прямиком отправится кормить своего Андантинова, но все же немного раздражался. Надежда вообще, куда бы они ни ехали, на какое бы задание ни отправлялись, не пропускала ни одного хозяйственного или продовольственного магазина, не говоря уже о рынках. В крайнем случае она брала их на заметку и после допроса, осмотра места происшествия, сбора улик или обыска мчалась туда на всех парах выполнять обязательную домашнюю программу. Ее реплики по ходу работы тоже иногда озадачивали. «Вот я такую же занавеску хочу…» — роняла она, например, при осмотре утопленника в ванной комнате — голова несчастного в воде, тело наружу. «Все-таки ковролин — это непрактично», — без тени иронии изрекала она, рассматривая пятно крови, расползающееся из-под головы какого-нибудь несчастного с проломленным черепом. «Нет, эти обои мне не нравятся», — размышляла она в доме самоубийцы. Могла поинтересоваться у свидетельницы, подругу которой только что отправили на тот свет с помощью яда: «А как вы пирожки делаете? Очень аппетитные на вид. Дайте рецепт».

Наконец Надежда появилась на пороге с двумя увесистыми пластиковыми пакетами в руках. «Как мы пойдем с этими сумками — два опера? Мы ведь не в игрушки играем, а тут… коммунальная кухня. Кто нас после этого всерьез будет принимать? Кто станет уважать?» — удрученно подумал Костов, но промолчал. Надежду, по всей видимости, сумки ни в каком смысле не обременяли — она бодро вышагивала рядом с начальником, рассуждая о разных способах приготовления креветок и баклажанов.

Они были уже на подходе к дому Алины, когда Костов почуял что-то неладное. Стремительно спускались сумерки. В гулком вечернем воздухе до них доносились странные и настораживающие звуки то ли борьбы, то ли скандала — вскрики, рычание, плач. Звуки неслись от подъезда Алины. Дом стоял на возвышении, поэтому снизу, где находились Костов с Надеждой, происходящего видно не было. Костов сначала прибавил шаг, а потом побежал, Надежда поспевала за ним, не выпуская сумок из рук.

Перед подъездом копошились несколько человек. Алина (Костов узнал ее блондинистую шевелюру) лежала на асфальте. Рядом прыгал какой-то парень, пытаясь стряхнуть с ноги вцепившуюся ему в щиколотку собаку, кажется, стаффордшира. Молодые супруги — по-видимому, хозяева стаффордшира — метались рядом, не в силах выбрать, что предпринять — то ли оттянуть собаку, то ли схватить парня, то ли поднять девушку. Выбежавшая из своей будочки вахтерша безостановочно вопила — ее громкое верещание издали и услышал Костов. Вахтерша махала на злоумышленника руками, видимо, надеясь таким образом отогнать его от Алины.

К моменту, когда оперы настигли группу, парень успел стряхнуть стаффордшира (бросил в сторону какую-то палку, собака с рычанием рванулась за ней) и кинулся бежать. «Я за ним!» — услышал Костов крик напарницы. Надежда метнула сумки на стоявшую перед подъездом скамейку и, как с изумлением увидел Костов, скинула с ног шпильки. Злоумышленник, хотя и с поврежденной лодыжкой, проявил большую прыть и уже скрылся за углом ближайшего дома. Но Костов ему не завидовал. Он не раз мог убедиться, что Надежда даст сто очков вперед любому стаффордширу. Если вцепится — все, играйте траурный марш.

Сейчас Надежда начинала забег — спокойно, размеренно и неторопливо. «Сразу позвони!» — крикнул Костов ей в спину. Она на ходу, шпильки зажаты в руке, не оборачиваясь, кивнула головой и сосредоточенно продолжила движение.

Алина была без сознания. Хозяева стаффордшира и вахтерша склонились над ней, препираясь меж собой о том, стоит ли попытаться привести ее в чувство или лучше ничего не предпринимать до приезда «Скорой». Костов присел и приподнял девушке голову — ему не хотелось, чтобы эти роскошные волосы подметали грязный московский асфальт. Он бегло, но бережно, стараясь не потревожить девушку, не причинить ей боль, осмотрел лицо и руки Алины. Царапины и покраснения на кистях, ссадина на левом виске, кровоподтек на лбу и, само собой, шок. Но открытых ран Костов не нашел — и это, подумал он, большая удача. «На переломы надо бы проверить…» — прикинул Костов.

— Вызывайте «Скорую»! — бросил он вахтерше. — Не подпускайте никого к газону! — дал команду стаффордширу с хозяевами.

Удивительно, как иногда благотворно действуют на людей приказания, отданные беспрекословным тоном. Костов троице не представлялся, признать в нем сотрудника правоохранительных органов присутствующие никак не могли — на нем ни формы, ни знаков отличия, ничего, что выдавало бы в нем представителя власти. Казалось бы, с какой стати им подчиняться? Наоборот, логично было бы услышать в ответ: «А кто вы такой и на каком, собственно, основании здесь распоряжаетесь?» Но нет, ни вахтерша, ни владельцы собаки не задали ему ни одного вопроса, не произнесли ни одного слова, а молча кинулись исполнять приказы, как будто только и ждали, когда кто-нибудь укажет им, что надо делать. Удивительный социальный механизм — неформальное лидерство. Костов давно заметил, что в любом самом маленьком коллективе, столкнувшемся с какой-либо проблемой, люди делятся на генераторов идей, лидеров и исполнителей.

Однажды он наблюдал такую сцену: три девушки стояли группкой на середине проезжей части, склонив головы к лежащей на асфальте сбитой бродячей собаке. Собака была жива, хотя покалечена и в шоке. Сначала над ней безмолвно стояли две девушки, раздумывая, что делать. Потом к ним присоединилась третья и сразу сказала: «Надо перенести ее на обочину». Тогда отреагировала одна из молчавших: «У меня есть пакет, обернем ее, чтобы не испачкаться», — и полезла в сумку. Третья ничего не сказала, просто ждала, когда ей дадут команду подхватывать раненое животное. Одна говорит, что надо делать, другая думает над тем, как сделать, третья просто делает, исполняя чужое решение.

Костов огляделся. Теперь все были при деле — вахтерша крутила диск телефона в своей каморке, стаффордшир с угрожающим видом в боевой стойке расположился у бордюра, его молодые хозяева, стоя по обе с стороны от собаки, окидывали бдительными взглядами округу.

Алина пошевельнулась и открыла глаза — туманные, бессмысленные, темные — и несколько секунд без всякого выражения смотрела на склонившееся над ней лицо Костова. Повела взглядом вправо-влево, прикрыла веки, лицо бледнее бледного, как мел. «Сотрясение мозга…» — мелькнуло в голове у Костова. Он понимал, что сейчас Алине было очень хреново. «Но ведь жива, жива, — не мог не восхититься Костов. — И тьфу-тьфу, не сглазить, кажется, ничего серьезного, опасности для жизни нет. Второе покушение пережила…»