— А вы что, эскулап, чтобы определять, есть серьезное или нет? Вы бы лучше раньше прыть свою проявляли, тогда Алине не пришлось бы второй раз в больницу попадать! Где же этот врач?

— Знаете, — сказал Костов с медленно, с нажимом, утяжеляя тоном каждое произнесенное слово. — Мне не нравится, что вы чего-то недоговариваете. Я пока не говорю «врете». Недоговариваете. И это не поможет нам найти того, кто покушался на вашу возлюбленную.

— Что такое? — изумился Абдулов. — Не надо валить с больной головы на здоровую. При чем тут я? Если вы не способны делать свою работу, так и говорите. Прошло несколько недель после смерти Олега, и что? Ничего. Ни одного подозреваемого, ни одной идеи, ни одной улики. А что касается Алины…

Их дискуссию прервало появление дежурного врача. Подошедший врач оказался молод, усат и очень спокоен. Не спросив разрешения, Абдулов и Костов, оттеснив стоящих в очереди, дружно протиснулись к нему в кабинет, где Абдулов, не дождавшись, пока человек в белом халате расположится за своим столом и обратится к ним с вопросом, нетерпеливо начал разговор словами: «Я Абдулов».

— Я вас узнал, — ответил тот, со спокойным любопытством взирая на Абдулова.

— Тем лучше… — пробормотал Абдулов, затем с напором продолжил: — Я по поводу недавно поступившей к вам больной Соховой. Я настаиваю на боксе, охране и самом лучшем уходе, который может предоставить ваше учреждение. Алина Сохова — телезвезда, вы понимаете? У нее миллионы поклонников, даже в самых высших сферах. Об оплате можете не беспокоиться. Транспортировку в другую больницу, как я думаю, вы рекомендовать не будете?

— Не буду, — подтвердил врач. — В данный момент пациентка Сохова находится на рентгеноскопическом обследовании. Надо выяснить, нет ли переломов и трещин. Думаю, ей понадобится и томограмма. Вообще же она в сознании, поверхностный осмотр показал наличие шока, ушибов и ссадин, но проникающих ран нет. Подозрение на сотрясение мозга.

— Когда ее можно будет увидеть? — хором поинтересовались оба знакомых Алины.

— Ну, не знаю, не сегодня, — ответил усатый.

Дожидаться, когда Алине сделают рентген, Абдулов не стал. Он оставил охранника, поручив ему проследить, чтобы Алине обеспечили все необходимое, велел звонить с отчетом каждые полчаса и умчался улаживать свои дела. Костов стоял в замешательстве — ему все-таки хотелось поговорить с Алиной, не откладывая дела в долгий ящик. Дома никто особенно не ждал — дочь к его отлучкам привыкла…

— Небось томограмму вам обещал? — Задумавшийся Костов не заметил, как к нему подползла из очереди бомжиха — нестарая еще, но, как все бомжихи, худая, с трудом передвигающаяся на нетвердых ногах, с побитыми, приплюснутыми глазами и набрякшими скулами, покрытыми грязью. — Врет он все. Томограф только в одиннадцать откроется. Да и то, до двух у них этот томограф какие-то «новые русские» арендуют — нашему брату, неимущему, хрен достанется вместо томографа. В четыре они уже на ключ запираются, и не достучишься. Знаем мы это дело. Дорого, говорят, дорого… Только мы никому не дороги, задаром пропадаем.

Тронутый солидарностью бомжихи, Костов извлек из ее речи главное: до утра никакой томограммы Алине делать не будут, и, значит, после рентгена ее повезут сразу в палату. А это, в свою очередь, значит, что с ней можно будет увидеться. Костову повезло, что все хлопоты об Алине взял на себя охранник, оставленный Абдуловым, — парень добросовестный, настырный и инициативный, умеющий решать проблемы. Через десять минут они уже знали, в какую палату определят Алину. Охранник поднялся в бокс проверить, все ли приготовлено для его подопечной. Не обнаружив одеяла и свежего белья, он побежал к ночной сестре-хозяйке добывать необходимое. Разыскал санитарку с требованием помыть в боксе полы. Потом он поговорил по телефону с Марфой, которую поднял со сна Абдулов с поручением привезти в больницу для Алины халат, тапочки, шампунь, лак для ногтей и прочие мелочи, без которых ни одна женщина и не подумает лежать в больнице. Марфа ожидалась с минуты на минуту.

Поначалу охранник, результатами трудов которого пользовался опер, поглядывал на Костова холодно и с подозрением, но затем парень решил, что вдвоем охранять объект лучше, чем одному. На правах старшего, назначенного ответственным за ситуацию самим Абдуловым, он дал Костову команду сесть перед дверью Алининого бокса и никого до особого распоряжения туда не впускать. «Слышь, друг! Никого не пускай — я буду предупреждать, кто идет с моего разрешения…» И продолжал без устали шустрить по этажам, улаживая вопросы размещения и обеспечения безопасности Алины Соховой.

Костову, иронически воспринявшему новую роль, ничего не оставалось, как просто сидеть в расслаблении перед дверью палаты, дожидаясь, когда привезут пострадавшую, и в преддверии общения с Алиной продолжать раскладывать в голове пасьянс. «Вот моего друга Занозина рефлексировать не заставишь. Есть отпечатки пальцев? Будем думать. Нет отпечатков пальцев? Не будем думать — данных недостаточно. Пока не получит результаты экспертизы, он и пальцем не пошевелит и голову свою загружать не вздумает. То-то он вечно ворчит: «У меня котелок не казенный». Прав Занозин, и мне бы так надо. Но не получается. Фактов у меня кот наплакал, материальных улик вообще никаких. Хоть поразмышляю для очистки совести. Все-таки имитация работы…» — виновато вздохнул он.

Итак, Абдулов двоих собеседников Лосского не видел. Что это значит? Они появились позже. А когда позже? Нет там ни одной щелочки для них — все вертелось, как в калейдоскопе, все спрессовалось в пять минут. Алина уходит, через пять минут компанию покидает Абдулов, практически в это же время придурок-абитуриент с верхнего этажа спускается и видит, как Олег Лосский ссорится на балконе с теми двумя… И кто опять нападал на Алину? И зачем? Она что-то видела, что-то знает об убийстве Олега Лосского и сама не отдает себе в этом отчета? Или молчит, скрывает, хитрит? Знает, за что ее второй раз убивают… Нет, невероятно, сказал себе Костов, чтобы женщина — двадцатилетняя девчонка! — предпочла раз за разом переживать покушения, вызывать огонь на себя ради… Ради чего? Вот именно: ради чего терпеть такой страх, принимать такие муки? Если Алина знает, кто и за что хочет ее убить, зачем ей это скрывать? Неужели ради Абдулова?

«Ты напал на какую-то странную мысль, — сказал себе Костов. — Ты еще сам не можешь понять, как ты связал все это вместе — два покушения, предположение, что Алина что-то знает об убийстве Лосского, и ее желание защитить в этой связи Абдулова. Предположим, что Алина знает убийц, но не хочет их называть, потому что они приведут к Абдулову… Убийцы Лосского пытаются убрать Алину как свидетельницу, но тогда получается, что организатор покушений — сам Абдулов. Заколдованный круг! Чушь! Кто угодно в такой ситуации — второе покушение! — плюнул бы на любовника и предпочел бы защитить в первую очередь себя. Хотя… Может быть и такое. Почему нет? Глупышка защищает его из последних сил, а тот, оставаясь в тени и проявляя о ней якобы бешеную заботу, каждый раз наводит на возлюбленную киллеров и с нетерпением ждет ее смерти. Кажется, Надежде это уже приходило в голову».

Но ночное свидание и разговор с Алиной избавили Костова от изощренных подозрений. Когда ее привезли и через короткое время опер заглянул в палату, он нашел Алину лежащей на больничной койке. Она казалась безучастной, и Костов поначалу засомневался — а не без сознания ли она опять? Узнает ли его? Но потом заметил ее устремленный на него взгляд и улыбнулся ей. Алина не отреагировала на улыбку.