Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Робо, это новая прачка, – сообщил Ковин своему мажордому.
Тот почтительно кивнул, не выказывая и капли удивления.
– Что прикажете делать с Каталиной, мой господин?
– С кем?
– С одной из ваших нынешних прачек, мой господин. Полагаю, мы не станем расставаться с Мартой, так как она более опытная, поэтому Каталина…
– Ничего с ней не надо делать, – раздраженно рявкнул Ковин. – Им что, нечем будет заняться?
Робо поклонился:
– Разумеется, вы правы, мы найдем работу и для трех прачек, мой господин.
Ковину доложили, что в саду его ожидал Бойл. Элейн же отправили на кухню, узнать о новых обязанностях.
Познакомившись с Каталиной, второй прачкой Мартой, кухаркой Мари и еще парой слуг, она условилась, что придет на работу следующим утром, а затем покинула поместье Ковина, чтобы все обдумать.
Она вышла на дорогу и запустила руку в повязанный на талии мешочек. Там лежала колода карт.
Элейн прикрыла глаза. Ее желание сбылось, она оказалась рядом с врагом. Но близость эта казалась опасной. Как ей стоило поступить? Она мысленно попросила карты дать ей ответ.
Замок или богатый особняк из красного кирпича был изображен на фоне мрачного, темного неба. Можно было бы предположить, что шел дождь, начиналась буря. Два всадника подъезжали к открытым воротам. Судя по тому, как были изображены лошади, всадники спешили.
Глава четвертая,
в которой Элейн снова стала прачкой
Замок или богатый особняк из красного кирпича был изображен на фоне мрачного, темного неба. Можно было бы предположить, что шел дождь, начиналась буря. Два всадника подъезжали к открытым воротам. Судя по тому, как были изображены лошади, всадники спешили.
Элейн не сомневалась: особняк на карте символизировал дом Ковина Торэма. Совпадало даже то, что оба здания были из красного кирпича. Ее страх, что авантюра была слишком уж опасной, отошел на второй план. Она твердо решила искать справедливости и видела в том, что Ковин дал ей работу в собственном доме, большую удачу.
Но откуда же эта нерешительность?
Пожалуй, дело было вот в чем. Встреча с Оддином в Лимесе пробудила тяжелые воспоминания. Душевная боль вернулась с прежней силой, а ненависть к карнаби возросла многократно. Но сам по себе Оддин не казался безжалостным, таким, каким она запомнила убийцу семьи. И оттого планировать месть ему было не страшно.
Повстречав же Ковина, Элейн увидела лицо настоящего злодея. В его глазах будто не было души. Даже думать о том, чтобы досадить этому человеку, было жутко. Оттого ей одновременно хотелось продолжить дело и отказаться от него.
Но, глядя на карту, Элейн все же понимала: сейчас ее место было в доме Ковина.
Кем же был второй всадник? Кем-то, кто мог помочь? Ллойд, возможно? Что ж, она не собиралась отказываться от поддержки, кто бы ее ни предложил, потому что ей одной Ковин мог оказаться не по зубам.
Вернувшись в гостиницу, за ужином Элейн рассказала Ллойду о том, что Оддин был не тем, кого она искала.
– Признаться, я рад это слышать, – заметил Ллойд. – Я привык считать Торэма честным человеком, достойным того, чтобы узнать мою правду и рассказать ее другим. Мысль о том, что он принес кому-то горе, заставила меня растеряться.
– То, что мою семью убил не он, а Ковин, не значит, что Оддин порядочный человек. Они братья.
Заметив пронзительный взгляд Ллойда, Элейн поняла, что проболталась.
– Я многое слышал о мормэре Нортастера. О нем ходит молва как о человеке чрезвычайно жестокосердном. У Оддина Торэма же совсем иная репутация.
Элейн кивнула, мысленно ища оправдание своей болтливости. Ллойд и так многое знал, не было ничего страшного в том, что теперь был осведомлен и о причине, по которой она искала мести.
– Мне предоставят комнату в доме Торэма, вернусь туда завтра утром.
Он мягко улыбнулся:
– Все складывается для вас наилучшим образом. Желаю удовлетворить душу изящной местью. Пускай ваше сердце насытится и найдет успокоение.
Элейн неопределенно хмыкнула. Пожалуй, это было самое странное пожелание, что ей доводилось слышать.
Наутро она покинула гостиницу и отправилась к дому мормэра. Избежав встречи с хозяином, который, по словам кухарки Мари, довольно рано отбыл на службу, она познакомилась с новым домом и новыми обязанностями. Прачка Каталина, хрупкая девушка со светлыми волосами и тонкими чертами лица, показала реку, в которой следовало полоскать белье.
– Как только ты управляешься? – поинтересовалась Элейн, пока они катили телеги с уже мокрым тряпьем. – У тебя руки худенькие, как у знатной дамы.
Каталина звонко рассмеялась:
– Это только с виду так. Я росла с тремя братьями, и силы во мне хоть отбавляй.
В подтверждение этому она ловко обогнула колодец посреди дороги, управляясь с телегой, будто та была пустой.
На удивление легко подружившись с этой девушкой, Элейн вскоре стала задавать вопросы о Ковине. И чем больше Каталина рассказывала, тем болезненнее сжималось сердце Элейн.
– Ты ему лучше не перечь, – делилась Каталина. – Он очень скор на расправу. Может и палкой отходить, и что похуже. Но, – вдруг встрепенулась она, – наш хозяин – самый лучший хозяин в Нортастере.
Элейн поняла, что последние слова были сказаны неискренне, явно из страха.
– Сомневаюсь, – отозвалась она, – будь у меня выбор, я бы бежала отсюда, только бы меня и видели.
– А как ты сюда попала? – прошептала Каталина, едва ли не с сочувствием глядя на Элейн.
– Так вышло, что я познакомилась с его братом, Оддином, и из-за этого господин Торэм почему-то решил, что я должна на него работать.
– Ох, верно, хочет знать, что вас связывает. Хозяин очень подозрительный. Брата ж своего на дух не переносит! А ведь господин Оддин Торэм такой чудесный. – Каталина мечтательно закатила глаза. – Лучше бы он был мормэром… ой!
Она испуганно прижала ладонь к губам и, не удержав телегу одной рукой, упала вместе с бельем на мостовую.
К тому времени они уже шли по маленькой грязной улочке, по которой, как объяснила Каталина, она всегда возвращалась с реки: с мокрым было тяжело, а улочка, пускай и крайне неприятная, позволяла сократить путь.
Фасады домов здесь давно не видели ремонта, нечистоты сливались прямо из окон и текли вниз по улице, постиранное белье было развешено бесконечными рядами над головами прохожих. Люди, что сидели, а порой и лежали