Он повернул стул так, что мог откинуться на его спинку,оставаясь лицом к Алмаши. С трудом находя слова, он потирал подбородок,морщился, закрывал глаза, чтобы подумать, и только потом что-нибудь выпаливал,отвлекаясь от своих мыслей. Он чувствовал, как погружался в темноту всей этойистории, вслед за Алмаши.

– Я могу разговаривать с вами, Караваджо, потому чточувствую: мы оба смертны. Девушка и тот парень еще не осознают этого. Несмотряна то, через что им пришлось пройти. Хана была в глубоком горе, когда я впервыеувидел ее.

– Ее отца убили во Франции.

– Понимаю. Она мне не рассказывала об этом. Она былаотдаленной от всех. Вывести ее из замкнутости и уединения можно было, лишьпопросив читать мне. Вы не думали о том, что ни у вас, ни у меня нет детей?

Потом, помолчав, словно взвешивая свои шансы наположительный ответ, он спросил:

– У вас есть жена?

Караваджо сидел в розовом свете, закрыв лицо руками, словнопытаясь стереть все, чтобы обрести ясность мысли, как будто это был еще одинподарок молодости, который так четко больше ему уже не давался.

– Вы должны рассказать мне все, Караваджо. Или я длявас – дешевая книга, которую можно прочитать и забыть? Или чудовище,наполненное морфием, коридорами, ложью, водорослями, мешками с камнями, которыенадо вытащить из озера и убить?

– Во время войны нас, воров, постарались использоватьна полную катушку. Наши умения были признаны официально. Сначала мы всеворовали. Потом некоторые из нас начали давать советы. Мы лучше, чем чиновникиразведки, разбирались в том, как можно завуалировать обман. Мы создавалидвойных агентов. Целые кампании велись этой разношерстной армией проходимцев иинтеллектуалов. Я лазил по всему Среднему Востоку, там и услышал впервые провас. Вы были тайной, белым пятном на их картах, но, конечно, не своим и ненейтралом, а врагом, так как передавали свои знания пустыни в руки немцев.

– Слишком много жестоких глупостей и нелепостейпроизошло в Эль-Тадже в тридцать девятом году, когда меня окружили и взяли подстражу, подозревая, что я шпион.

– И тогда вы перешли к немцам?

Молчание.

– Вы так и не смогли попасть обратно, в Пещеру Пловцов,на плато Увейнат?

– Нет, пока я не вызвался провести Эпплера черезпустыню.

– Я хочу вам кое-что рассказать. То, что было в сороквтором, когда вы привели этого тайного агента н Каир.

– Операция «Салам».

– Да. Когда вы работали на Роммеля.

– Яркая личность… Что вы собирались поведать мне?

– Я прежде всего должен сказать, что, когда вы шличерез пустыню, избегая войск союзников, провожая Эпплера, – это был поистинегероический поступок. От оазиса Джиало путь в Каир долог даже по прямой. Нотолько вы могли доставить человека Роммеля и его экземпляр «Ребекки» в Каиртак, как вы это сделали тогда.

– Откуда вам это известно?

– Я хочу сказать, что они не с бухты-барахты наткнулисьна Эпплера в Каире. О вашем переходе знали. И уже давно был разгадан шифрнемцев, но не могли позволить, чтобы Роммель узнал об этом, иначе раскрылись бынаши источники среди его штабистов. Поэтому нам пришлось ждать до Каира, чтобысхватить Эпплера и сделать вид, будто секреты «Ребекки» выдал он.

Мы следили за вами на всем протяжении вашего пути. Через всюпустыню. Британская разведка знала ваше имя, знала, что вы были связаны сКлифтонами, – это еще больше повышало интерес к вам. Вы нам тоже были нужны. Апотом вас предполагали убить…

Если вы мне все еще не верите, давайте я скажу, что вы вышлииз Джиало и на маршрут вам потребовалось двадцать дней. Вы шли вдоль цепочкиподземных колодцев. Вы не могли подойти к Увейнату, потому что там стояливойска союзников, и вы прошли мимо Абу-Балласа. В пути Эпплер подхватилпустынную лихорадку, и вы выхаживали его, хотя уже как-то раз сказали здесь,что он вам не нравился…

Самолеты «теряли» вас, но следили за вами очень тщательно.Вы не были ни шпионом, ни диверсантом, ни тайным агентом, но на нашей сторонетаких ретивых мастеров хватало. Не было недостатка и в мыслителях. В британскойразведке думали, что вы убили Джеффри Клифтона из-за женщины. Они нашли егомогилу в 1939 году, но никаких следов жены не обнаружили. Вы стали для нихврагом не тогда, когда согласились послужить немцам, а гораздо раньше, когданачался ваш роман с Кэтрин Клифтон.

– Понятно.

– После того как вы попрощались с Эпплером и ушли изКаира в 1942 году, англичане потеряли вас. Предполагалось найти вас в пустыне иубить. Но они потеряли вас. Двое суток настойчивых поисков, но вы будтоиспарились или превратились в песчинку. Наши заминировали спрятанный джип.Позже его нашли опрокинутым, но ваших следов все равно нигде не смоглиобнаружить. Вот это было ваше самое великое путешествие, а не то, которое выпредприняли в Каир с Эпплером. Вы, похоже, уже были не в себе. Спрыгнули с ума…Так говорил один мой знакомый в Канаде, он приехал туда еще до первой мировой –кажется, из Восточной Европы.

– Вы находились тогда в Каире или вместе с нимиохотились за мной?

– Нет. Мне показывали досье. Меня как раз отправлялиуже в Италию, и они вправе (для подстраховки, на всякий случай) были подумать:а вдруг и вы тоже окажетесь там.

– Здесь.

– Да.

Ромб света передвинулся вверх по стене, оставляя Караваджо втени. Его волосы опять потемнели. Он откинулся назад, задевая плечомнарисованную листву.

– Думаю, это не имеет значения, – пробормотал Алмаши.

– Еще дозу?

– Нет. Я пытаюсь все поставить на свои места. Я всегдаимел свою личную жизнь. Трудно осознать, что обо мне так заботились.

– Вы завели роман с женщиной, которая была связана сразведкой. И еще несколько человек оттуда вас лично знали.

– Наверное, Багнольд.

– Да.

– Англичанин до мозга костей.

– Да.

Караваджо помолчал.

– Мне нужно спросить у вас последнее.

– Я знаю.

– Что случилось с Кэтрин Клифтон? Что случилось передвойной, что свело вас всех снова в Гильф-эль-Кебире? После того, как Мэдоксуехал в Англию.

* * *

Мне нужно было еще раз съездить в Гильф-эль-Кебир, чтобысвернуть наш последний лагерь на плато Увейнат. Наша жизнь там закончилась Ядумал, что между нами больше ничего не произойдет. Мы не были любовниками ужебольше года. Где-то в Европе назревала война, как рука, которая лезет вчердачное окно. И она, и я отступили за наши стены собственных привычек икажущиеся невинными приятельские отношения. Мы встречались очень редко.