«Дорогая моя Лючия! Если ты читаешь это письмо… человека,известного тебе под именем Бартоломео Фессалоне… Похоже, кто-то из тех, передкем я не раз грешил… кое я истинно любил…

…любил тебя со всею нежностью отеческой…

Грех мой, разумеется, не в том, что я удочерил тебя…»

Александра перевела дух. Бартоломео Фессалоне – ЛючияФессалоне! «Удочерил тебя» – значит, Лючия подлинно дочь князя СергеяКазаринова, а ее удочерил этот итальянец, крепко ее любивший и наконец решившийоткрыть Лючии тайну ее происхождения. Почему, зачем – пока неведомо. Можетбыть, это станет ясно дальше?

Но дальше шла вообще какая-то каша: о женщине по имениБьянка, умершей в родах, о враче, о повитухе – это были даже не отдельныефразы, а обрывки слов, и Александра отказалась от попытки прочесть их. Потом ееглазам предстали причудливые черные разводы, не оставившие в словах дажеподобия смысла, однако в двух почти целиком сохранившихся отрывках смысла былохоть отбавляй:

«Не знаю, чья месть… жаждущих моей крови. Может быть, сынтого проклятого докторишки наконец-то разгадал тайну смерти своего отца, … тотюнец, раненный на дуэли, которого десять лет назад принесли в мой дом, и явыхаживал его со всей искренней заботливостью; правда, в его кармане я отыскалнесколько чрезвычайно любопытных бумаг, компрометирующих одну из богатейших…отец, чью дочь я соблазнил и покинул… имя им легион…»

И вот, наконец, последние строки. Александра читала их, неверя глазам и чувствуя, как сохнет у нее во рту от ужаса: «…тебя я заклинаюмоей отеческой любовью или тем невнятным чувством, которое я так называю:оставь этот город разврата, роскоши и смерти. Покинь Венецию, и как можноскорее. Отправляйся в Россию! Там же, где ты нашла письмо, ты найдешь остаткимоих сбережений. Тебе этого хватит на дорогу. Поезжай, найди семью Казаринофф,заяви о своих наследственных правах. Будь счастлива, будь удачлива, будьотважна! Прекрасно понимаю…»

И все. Дальше опять была одна сплошная черная лужа, но…«Прекрасно понимаю», значит! Александра тоже все прекрасно поняла теперь. Вотдоказательство того, что она втихомолку продолжала считать неким всеобщимнаваждением, благодаря которому люди все время принимают ее за другую. «Найдисемью Казаринофф, заяви о своих наследственных правах…» Верно, в том месте, гдечернила сплошь затекли, прежде лежал текст, где рассказывалось «об итальянскихпохождениях князя Серджио» – кажется, так выразился однажды Чезаре? А вотинтересно: эта самая Лючия будет шантажировать своего побочного отца, или у неехватит ума принять на себя личину Александры, коль скоро она под ее именемугодила прямиком в княгини Извольские – что весьма вероятно?..

Господи! Александра выронила листки и схватилась за голову.Как же все запуталось! Если Лючия и впрямь заняла ее место, то ведь она,Александра, сейчас формально обвенчана с Андреем Извольским… хотя свою «первуюбрачную ночь» провела с любовником сестры, отдав ему не только свою невинность,но и любовь.

Вот-вот! Александра так себе и представляла Италию по темнемногочисленным французским и английским романам, которые попадались ей вруки: маски, свечи, зеркала, кинжалы… Здесь все в масках – и в буквальном, и впереносном смысле, ведь все окутано тайной. Свечи не в силах рассеять ее тьму:так, озаряют какие-то мелочи, чтобы еще больше заинтриговать! Кинжалы – а неприставлен ли нож к горлу Лючии… в смысле, Александры: отдай бумаги, не топогибнешь! Зеркала – чудилось, она глядит в драгоценное венецианское стекло, авидит другое лицо, очень похожее на нее, но все-таки другое, и оно подмигивает,лукаво улыбается: «Всем сестрам по серьгам!» Вот уж воистину! Вот уж воистину!Право же, размотать этот клубок будет нелегко, если и вовсе не невозможно. Аколи так – Александра похолодела от новой неожиданной мысли, – коли так, непроще ли оставить все как есть? Не искать концов, не путаться в переплетениисудеб?..

– Неужели вы впервые видите это письмо? – недоверчивоспросил Чезаре, от которого не укрылось потрясение Александры.

– Клянусь как перед господом! – торопливо перекрестиласьона, и у Чезаре насмешливо дернулся уголок рта, когда он увидел это размашистоеправославное троеперстие. Конечно, думает: эка здорово вошла в роль ЛючияФессалоне! Александре захотелось отвесить пощечину лукавому венецианцу, однакоона сдержалась: только Чезаре может рассеять окружающий мрак!

– Но это странно. Это странно! – воскликнул Чезаре. – ВедьМаттео оставил свой берет в тайнике Фессалоне. Что же, старик был там один, безвас? И один читал предназначенное вам письмо?!

– Да не видела я этого письма! – потеряв терпение,выкрикнула Александра. – Не видела, ясно? И ни о каких бумагах знать ничего незнаю, сколько раз повторять?!

– Ну, кое-что вы о них знаете теперь, даже если не зналираньше, – сделал успокаивающий жест Чезаре. – Позвольте-ка, – он поднялоброненные листки. – Видите, вот здесь Фессалоне пишет: «…тот юнец, раненный надуэли, которого десять лет назад принесли в мой дом, и я выхаживал его со всейискренней заботливостью; правда, в его кармане я отыскал несколько чрезвычайнолюбопытных бумаг, компрометирующих одну из богатейших римских…» – произнесЧезаре без запинки, что, несомненно, свидетельствовало, сколь часто онперечитывал сию фразу. – Богатейших римских семей, надо полагать, – добавил он.– Не знаю, конечно, назвал ли Фессалоне фамилию. Но я знаю доподлинно: речьидет о фамилии Байярдо, а тот злополучный юноша, который уже десять летрасплачивается за свою невольную вину и чужое преступление… ужасно расплачивается,смею вас заверить! – этот юноша не кто иной, как синьор Лоренцо Байярдо…известный, впрочем, в Венеции как Лоренцо Анджольери.

***

Он увидел, как побелело лицо Александры, и тихо усмехнулся:

– Да вы и этого будто бы не знали?! Ну что ж, поверю итеперь. Ему часто говорят: ну какой же вы Анджольери, вам бы следовало зватьсяДиаволо. Да и вы ему так говорили – еще до бегства своего в Россию, он мнерассказывал. А ведь только из-за вашего приемного отца он сделался дьяволом.Я-то знаю его с детства и помню совсем другим. Он обладал прихотливымхарактером, равно склонным к добру и злу, характером, представляющим соединениедостоинств и недостатков, смешение пороков и добродетелей – как у всех молодыхлюдей, впрочем! – и трудно было предугадать, в какой момент и какие свойстванатуры должны возобладать над другими. Однако ученик в самые нежные годы угодилк достойному многознающему учителю! И первый урок был – подлость и алчность подмаскою добра и участия!