Александра вдруг осознала, как она выглядит: плечи голые,грудь просвечивает сквозь тонкое кружево, косы змеятся по плечам, рубахаоборвана так, что не закрывает коленей, которыми… матушка Пресвятая Богородица…которыми Александра сжимает бедра Лоренцо, ибо даже не заметила, как вскочилана него верхом, чтобы удобнее было возвращать ему дыхание.

Ей бы слезть или хоть грудь прикрыть руками, но она не моглашевельнуться, могла только смотреть в его внезапно посветлевшие глаза.

– Что вы делаете, синьорина? – спросил он голосом ещеслабым, но уже окрашенным привычной насмешливостью.

«Люблю тебя!» – чуть не сказала Александра. Но прикусилагубу, испугавшись этой очевидной истины.

И тут разом силы кончились у всех. Лоренцо уронил голову,лицо его опять побледнело. Александра вдруг так устала от всех этих потрясений,а пуще – от стыда, что только и могла неуклюже сползти с Лоренцо и обмякнуть вуглу, пытаясь прикрыть голые ноги полою рубахи. Чезаре тоже выглядел едваживым, однако именно ему пришлось звать слуг. У всех пятерых, не больно-тоскоро явившихся на зов, был такой заспанный вид, что стало ясно: они и слыхомне слыхали ночной суматохи.

Лоренцо унесли, Чезаре побрел за ним. Александра почти сразунашла свою комнату (то есть она вернулась в нее, как сбежавшее, но избитоеживотное возвращается в клетку, потому что там оно было в безопасности!) и тупосела на край стола: ни ложа, ни кресел здесь почему-то не было.

Ее еще мутило от ядовитого дыма, болели руки, все тело… ночто это было в сравнении с болью в сердце! Самое ужасное, что она сказалаЛоренцо правду. С изумлением заметила Александра, что в два-три дняпривязанность к этому человеку завладела всем ее существом, и печальнаяпрелесть ее новой жизни уже прикрыла прошлое легким кружевом забвения.

«Печальная прелесть!» Александра схватилась за голову. Дачто себе-то врать? Никакая не печальная прелесть, а лютая страсть приковала еек Лоренцо: мгновенно и неотрывно. Она не могла сказать, что сильнее сейчас в еесердце, любовь или ненависть, ибо ненавидела его так же пылко, как любила ижелала. Сердце говорило ей: не доверяйся ему, он чужой тебе, он коварен,жесток, вероломен и непостоянен – и то же сердце шептало: и в массе зла всегдатаится частичка добра, не надо только закрывать на нее глаза.

Эта «частичка добра» была пылкость Лоренцо. Боже мой, но чтоже это было между ними, как не любовь, ради которой живут люди! Хоть ивоспитанная совершенно в других представлениях, Александра понимала… нет,ощущала неким глубинным чутьем женщины, даже самки: проживи они с Лоренцо ещехоть сто лет, занимайся лишь приличными разговорами и какими-то хлопотами,страдай, мучайся от болезней или возноси господу благодарность за жизненныерадости, им более никогда – и ни с кем другим! – не изведать такого накала страсти,обессиливающего желания, самозабвенного обладания и потрясающего разум и душунаслаждения. Изливаясь друг в друга, они теряли себя, но обретали некое новоесущество, жизнь которого возможна только в сплетении их тел, слиянии губ,едином стуке сердец, переполненных страстью. Только вместе. Только они двое…

Александра схватилась за сердце, испуганная этим прозрением,осенившим ее разум через телесное блаженство. Самым страшным было не признаниесвоей греховной сути, а осознание своей зависимости от Лоренцо! Вернувшись кисходной точке круговорота своих мыслей, Александра с ужасом представила своебудущее без Лоренцо: как бездну, наполненную лишь темнотой и пустотой, безпроблеска надежды.

Замуж за него! Эва, хватила! Сейчас ей было бы достаточнознать, что яд не принес ему непоправимого вреда, что он жив, ведь его смерть –это смерть и Александры. И вспомнив, как запрокинулась голова Лоренцо, когдаего подняли и понесли эти неуклюжие слуги, она соскочила со своего жесткогонасеста (а вчера-то он казался мягче пуховой перины!) и ринулась к выходу,забыв обо всем на свете, даже не зная, а чувствуя всем существом своим: вдалиот Лоренцо она смертельно больна разлукою, а чтобы излечиться, надо приникнутьк нему… хотя бы увидеть, хотя бы слово сказать! Тут портьеры заколыхались – ивошла служанка с подносом, на котором стояла бутыль и бокал, а следом появилсяЧезаре, кивком указал служанке на многострадальный стол, куда она водрузиласвою ношу, так же, кивком, велел выйти, а потом обратил к Александре лицо, освещенноеканделябром, который он принес с собою, и у нее отлегло от сердца, когда онаувидела, что Чезаре улыбается.

– Благодарение господу, все обошлось, – сказал он, хотяАлександра ни о чем не спрашивала: просто стояла, ломая руки. – Доктор сказал,синьор вполне благополучен.

Благополучен! Короткое рыдание вырвалось из грудиАлександры, и она закашлялась, пытаясь его заглушить.

– Благодаря вам… только благодаря вам, прекрасная синьорина,– продолжал Чезаре. – К моему изумлению, признаюсь!

Александра только взглянула – с не меньшим изумлением.

– Я думал, ему придется вас опасаться, – пояснил Чезаре. –Но сегодня, когда я увидел, как вы рвались от этого негодяя, я заколебался: ачто, если вы были обвинены облыжно и ничего не знали?

– Конечно! – с облегчением воскликнула Александра. –Наконец-то вы поняли! Я не только не знала – я до сих пор не знаю ничего!

Чезаре смотрел испытующе: он все еще не совсем доверял ей.

Александра махнула рукой:

– Да удастся ли мне когда-нибудь хоть что-нибудь понять вовсей этой истории?! Может быть, ежели бы вы, Чезаре, поведали мне, за что менясхватили, притащили сюда из России, за что подвергли… – «Подвергли насилию», –так и хотела она сказать, да осеклась, только почувствовала, как загорелисьщеки. Не надо лукавить перед собой и богом, которому сердце твое открыто, будтокнига!

Чезаре слегка улыбнулся:

– Я имел о вас свое мнение, но дважды… дважды был убежден вего ошибочности. Но когда б вы знали, сколько важны для синьора Лоренцо этибумаги… когда б вы знали!

– Скажите, так буду знать, – буркнула Александра, порядкомразозлившись от этих недомолвок, – и Чезаре хлопнул в ладоши, как бы решившись:

– Будь по-вашему! Быть может, господин мой меня осудит, но яверю, что поступаю правильно.

Он вынул из кармана два листка:

– Взгляните. Помните эти письма?

Собственно говоря, «письмами» их назвать было нелегко:просто два листка плотной желтоватой бумаги в потеках чернил. Вверху первоголистка, внизу второго и еще в двух-трех местах слова были видны, впрочем,довольно отчетливо, и Александра прочла: