послушницы чего не досмотрели. Ну, а если и увидели, то что они могут сболтнуть друг другу?! Немые! Да ещё и с «печатями забвения». Думаю, память им подправляли постоянно. Но жрицы… Нет. Эта тварь всё знает. Оживляй.

Фальк пожал плечами и ещё раз дёрнул жрицу.

Глава 57

Открыв глаза, жрица захрипела. Её тело било мелкой дрожью.

На лицах вардов я не видела ни намёка на жалость. Их не трогала её боль, её слёзы, её мольбы…

– Я ничего не знаю, – захрипела она и, поднявшись на четвереньки, подползла к Рольфу. – Пощадите! Мне ничего не известно.

Палач усмехнулся. Его тень взметнулась и, обвившись вокруг талии женщины, отбросила её к стене.

– Хаук, насколько искрения наша зверушка? – поинтересовался Лассе, наблюдая за тем, как жрица пытается подняться.

– Не искрения, – отозвался вард. Его лицо скривилось, словно он съел что-то тухлое.

– Если ты ещё не поняла, – муж подошёл к Ёрке ближе, – сдохнуть я тебе не дам, пока не услышу то, что желаю знать. Так что это дело времени. А его у меня много.

– Мне ничего не известно, – зашептала она. – Ничего не ведаю…

– Хаук? – он снова обернулся к брату.

– Я уже сказал, там такая каша в голове. Она сама не понимает, о чём знает, а о чём нет. Пытай дальше, как разум прояснится – я всё вытащу оттуда, – брюнет широко зевнул.

Лассе издевательски улыбнулся и, снова приняв облик туманника, рывком пробил грудную клетку жрицы рукой.

– Что же будем воскрешать твою память, а потом и тебя, – на его губах блуждала страшная улыбка. – Знаешь, что будет, если я приму человеческий облик. Нет! А ты подумай?

Ёрку затрясло сильнее.

– Да, всё верно. Я вырву твоё гнилое сердце. А потом впихну его на место и заставлю тебя дышать. Боль будет такой, что сосуды в глазах полопаются и начнёт тошнить. Но ты будешь жить, пока я снова не извлеку его. А я буду делать это медленно и не один раз.

– Я умоляю… – по щекам Ёрки скатывались крупные слёзы.

– Умоляешь?! А ведь я выбрал тебя неслучайно. Ты не щадила мою Сонью. Да, а она гордая, сильная и не умоляла, когда ты стегала её розгами. Я запомнил тебя, тварь. В тот вечер, когда я прибыл к вам. В твоей руке плясали розги. Тебе нравилось уродовать мою женщину. Ты наносила ей, беспомощной, привязанной к столбам, удар за ударом. И улыбалась. Тебе нравилась её боль. В чём-то, жрица, мы с тобой схожи. Я тоже люблю смотреть, как корчатся мои жертвы, и признаюсь – мне всё равно, какого они пола. Я вижу лишь суть человека, его нутро.

Он громко засмеялся.

– Умоляю… – взгляд Ёрки метался от мужчины к мужчине.

– Почему душа Соньи привязана к туману? – рявкнул Лассе. – Почему именно она? И где проводили ритуал? К чему привязка?

– Никто не знает, только Верховная, – жрица билась в припадке. – Она никому никогда ничего не говорила. Мы следили за послушницами. Когда алтарь был голоден, выбирали самую бесполезную и приносили в жертву. Охотились за мужчинами и отдавали их гуронам в обмен на товары: ткань, посуду, еду…

– Хаук?

– Не лжёт, – зевнул он.

– Молодец, жрица! Вот видишь, как складно ты запела, а говоришь, что ничего не знаешь. Тот алтарь, что внизу, какова его сила?

– Он влиял на тех, кто обладал магией жизни. Других девочек в храм не брали, – прохрипела Ёрка. – Не знаю как, но Верховная говорила несколько раз, что он всего лишь часть, соединённая с Великим началом тумана. Но никто не знает, что это значит.

Лассе взглянул на Хаука, тот уверенно кивнул.

– Хорошо, – муж вынул ладонь из её груди. – А теперь расскажи о моей Сонье всё, что знаешь.

– Она послушница. Дерзкая. Немного сумасшедшая, но это потому, что видела, как её отца приносят огню в жертву…

– Это не то, – рявкнул мой северянин, – и она не сумасшедшая. Выбирай слова, когда говоришь о моей женщине, а то я тебе язык укорачивать начну. Чем она отличается от остальных?

– Да ничем, – женщина расплакалась. – Ничем!

– Её мать? Кто она?

Ёрка замерла и уставилась на него, а после даже просияла.

– Говори, – кивнул Лассе.

– Жрица! Верховная как-то обронила, что её кровь – не вода. Отец северянин из какого-то проклятого княжества…

– Вардана, – исправил её Рольф.

– Нет, – она затрясла головой, – нет. Княжества! Проклятое княжество! Дети Тумана. Она ребёнок тумана. А он высокородный. Слабый был мужик, но магия при нём имелась. А мать одна из нас. Жрица!

– Кто? – Лассе прищурился.

– Не знаю, клянусь Тануком! Но она в храме. Верховная говорила о ней, как о живой. Живой! Она где-то тут!

– Хорошо, кто из жриц рожал? – Хаук отклеился от стены и зашёл за спину Лассе.

Ёрка сникла. Её нижняя губа задрожала.

– Не знаю, – промямлила она. – На моей памяти – никто. Но когда сын привёз меня в храм, Сонья уже была. Я помню её, она постоянно бегала на кухню к этой опущенной Светле. Эта дура всегда за детей тряслась. Её и пороли за лютую, а она всё её кормила да с рук не спускала. А после и вовсе отцу передала. Вот тогда-то жрица и опустила её до послушниц… Сама виновата!

– Так, значит. Непростая она всё же, – муж призадумался. – А Светлу мы отпустили…

– Можно вернуть, – предложил Хаук. – Возьму Атлин и метнусь им вдогонку. Ати нечего здесь делать, когда ты занят допросом. Меньше видит – лучше спит.

– Собрался вечно её от всего оберегать? – хмыкнул Рольф.

– Да собрался! – отмахнулся он. – И не лезь, брат. Я был против того, чтобы она тащилась за нами. Её место…

– Мы все знаем, где её место, – оборвал его на полуслове Лассе. – Но об этом потом. Если ничего не добьюсь от этого бабья – поплывёшь за своей поварихой.

Пока мужчины переговаривались, Ёрка, кажется, даже не дышала. Моё сердце кольнула неуместная жалость. Я представляла, как ей сейчас больно и страшно.

Но в памяти всплыла иная картина. Как она укладывает хворост вокруг столба… Как хватает меня за руки, не давая подбежать к папе. Да, на её руке остался шрам от моего укуса.

Некого там жалеть, она заслужила!

У неё был выбор: остаться человеком, как Светла, или взять в руки розги…

Это был только её выбор…

Развернувшись, я пошла наверх.

В душе царила пустота.

Моя мать – жрица. Одна из тех тварей, что сидят сейчас там внизу. Не выдержав, я подошла к перилам. Они все были там. Жались