диссентеры стали объектом критики и преследований; в 1648 и 1650 годах парламент даже принял специальные законы против их «богохульств». Жестокое наказание квакера Джеймса Нейлера в 1657 году стало знаковым событием и также вызвало споры: после первого акта публичного наказания Нейлера, вероятно, поступило более сотни петиций от жителей Лондона с просьбой отменить остальные меры наказания; никто из авторов этих петиций не был квакером. Эти ходатайства основывались не только на физической слабости преступника, но и на требовании свободы совести в принципе: даже богохульство не должно караться физическим наказанием[695].

Мэтью Хейл

Дело «король против Тейлора», рассмотренное в 1675 году, может считаться важной вехой в отношении проблемы богохульства не столько из-за эффектных заявлений Джеймса Тейлора (см. главу 11), сколько из-за значения этого процесса для правовой системы. С одной стороны, это устранило неопределенность в отношении правового основания, на котором суд должен судить о богохульстве. Светское право в Англии (common law) не знало общих сводов законов, а основывалось на отдельных статутах и, прежде всего, на прецедентах. Дело «король против Тейлора» стало примером, согласно которому богохульство было нарушением общего права и поэтому могло быть наказано королевскими судами, такими как Суд королевской скамьи или Олд Бейли[696]. Более важным, чем этот вопрос юрисдикции, было обоснование решения, поскольку оно предвещало перспективное переосмысление взгляда на богохульство. В своем заключении Мэтью Хейл, тогдашний лорд – главный судья Королевской скамьи, заявил, что злостные богохульные слова являются не только преступлением против Бога и религии, но и одновременно «преступлением против законов, против государства и правительства». Христианство, по словам Хейла, было «частью законов Англии» («a parcel of the Laws of England»). Те, кто объявляет религию обманом, разрушают все те обязательства, благодаря которым поддерживается гражданское общество. Поэтому оскорбление Бога должно наказываться королевскими судами[697].

Значимость изречения Хейла признавалась на протяжении веков вплоть до последнего нашумевшего дела о богохульстве в Англии в 1976 году (см. главу 16). Либеральные и светские комментаторы более позднего времени осуждали лорда – главного судью как сторонника теократической концепции государства, подчиняющей общество христианской религии. В последнее время Хейла стали рассматривать, возможно, более адекватно, как представителя правовой системы, которая выступала за единообразие светского общего права во времена смуты. Настоящие сторонники теократической модели выступали за безоговорочное применение Моисеевых норм и требовали смерти богохульника по «вечно действующему» закону Левит 24: 16. Правовед Булстроуд Уайтлок язвительно возразил, что если бы закон Ветхого Завета имел непреложную силу, то Тейлора должны были не только приговорить к смерти, но и побить камнями, – а вместе с ним и всех тех непослушных людей, которые пренебрегали заповедью о соблюдении субботы[698]. По сравнению с библейским ригоризмом выступление Хейла, отстаивавшего юрисдикцию светских судов в вопросах богохульства, было скорее умеренным в отношении наказания.

Однако до сих пор слишком мало внимания уделялось тому обстоятельству, что сентенция Хейла в определенной степени предвосхитила главный итог дебатов эпохи Просвещения, с которым мы уже сталкивались на примере Германии: речь шла уже не о защите чести Бога, а о благополучии государства, для сохранения которого христианство, т. е. религия, были необходимы. Важно отметить, что мы говорим не о конкретных формах христианства, не о протестантизме, а о религии как таковой. Акцент на полезности религии для светского порядка был отнюдь не новым. Никколо Макиавелли в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» уже сделал это почти за двести лет до этого со всей желаемой ясностью. Ссылаясь на Древний Рим, он признал положительную роль религии для сплочения государства. Важно отметить, что Макиавелли волновала не истинность веры, а ее заслуги перед государством. Таким образом, он превратил «религию из нормы политики в ее средство»[699]. В словах лорда – главного судьи Хейла эта мысль использовалась – вероятно, впервые – для оправдания наказания богохульника. Согласно ей, богохульник в первую очередь угрожал не спасению отдельного человека и не общине, которую могли поразить божественные кары, а бесперебойному функционированию государства.

Толерантность или преследование?

Спустя всего полтора десятилетия после решения Хейла английский парламент принял Акт о веротерпимости 1689 года – упорядочение конфессионального ландшафта, которое было полностью в духе Хейла. Только что во время Славной революции парламентарии свергли короля Якова II, возвели на престол Вильгельма Оранского и его жену Марию в качестве новой правящей четы и навязали им ряд конституционных документов, включая Билль о правах и Акт о веротерпимости. Приверженцы ряда нонконформистских движений, включая баптистов и квакеров, получили в соответствии с этим законом ограниченную религиозную свободу при условии принесения клятвы верности. Изначально это была не настоящая толерантность в духе трактата Джона Локка, опубликованного в том же году, а скорее уступка англикан потенциальным союзникам против католиков в связи с политической ситуацией. На приверженцев Рима веротерпимость не распространялась в течение некоторого времени, как и на антитринитариев/унитариев, и они все еще вынуждены были считаться с преследованием по закону.

Пределы толерантности в Британии по отношению к богохульникам стали очень значимыми несколькими годами позже в двух аспектах: в практическом – после гибели Томаса Эйкенхеда в Эдинбурге в январе 1697 года, ставшего последним богохульником, казненным на Британских островах; и в нормативном – после принятия английским парламентом «Закона о богохульстве» (Blasphemy Act) в 1698 году. Молодой студент-медик Эйкенхед был далеко не единственным осужденным на основании крайне сурового шотландского закона о богохульстве 1661 года, который был подтвержден и детализирован в 1695 году[700]. Необычным, однако, был смертный приговор и тем более исполнение этого приговора, несмотря на все выражения раскаяния и мольбы о пощаде со стороны осужденного. Уникальность этого случая нельзя объяснить только остротой его высказываний (см. главу 11). К этому добавились индивидуальные обстоятельства и время, неблагоприятные для Айкенхеда. Среди его сокурсников был рьяный обличитель Мунго Крейг, который доказывал виновность провинившегося в суде, а также публично нападал на него. Причины были структурными: сложная политическая ситуация, поскольку страна управлялась в личной унии с Англией, борьба религиозных партий и острая угроза голода. Что может быть естественнее для властей, чем моральная кампания против нехристианского поведения, кульминацией которой стала публичная казнь богохульника Эйкенхеда? Действительно, обращает на себя внимание тот факт, что вскоре после его казни в Шотландии вновь, спустя долгое время, были выдвинуты обвинения в колдовстве. В конечном итоге их жертвами стали семь человек – возможно, эти казни также представляют собой отчаянную попытку сохранить старый благочестивый уклад[701].

Дело Эйкенхеда вызвало резонанс и в соседней Англии; однако дебаты в обществе не превратили смерть студента в публичный скандал, как это произошло примерно 70 лет спустя в случае с делом Ла Барра во Франции. Только в середине XIX века историк Маколей заклеймил казнь Эйкенхеда как юридически узаконенное убийство[702]. Но новости из Шотландии попали в Англии в накаленную атмосферу, поскольку в