Мами отрывает взгляд от ноутбука.

– Почему ты нам ничего не сказала, Лилита?

– О чем? – Мой мозг прокручивает все последние события. Я сажусь в папино рабочее кресло.

У них отвисают челюсти, пальцы Пилар двигаются в бесконечных комбинациях.

– Каталина прислала фотографии, которые она сделала на твоем дне рождения. Выпускной, что они для тебя устроили, – говорит мами. – Qué linda.

– Это точно. – Те фотографии есть и в моих входящих. У меня не было сил открыть файл. Пока не было. Цветы Ориона засыхают на моем туалетном столике.

– Мы ждали, что ты расскажешь, – говорит Пилар. – Вчера после самолета – ничего, но ты так устала. – Она машет рукой. – И сегодня за завтраком ты молчала.

Мои ладони потеют, сердце бешено колотится в груди, и дело не в двух cafecitos.

Папи разворачивает ко мне ноутбук, листает. Кейт фотографировала вечеринку, но запечатлела мою правду. На фотографиях я танцую с Орионом, его глаза закрыты, губы касаются моего лба. Моя голова умиротворенно покоится на лацкане его пиджака. Затем я прижимаюсь к нему, пока Джулс поет мою песню, и дюжина других фотографий меня и моих новых друзей.

У меня нет слов. С меня сняли не только мой фартук сегодня, я полностью голая и открытая. Я скрещиваю руки на груди, чтобы не дать предательским эмоциям затопить место, которое мы вместе построили. Я начинаю всхлипывать, но я скрываю это за волноотбойной стеной, вцепившись в отцовское кресло.

– Мы знаем о «Ле Кордон Блю», – говорит папи. – Каталина нам многое рассказала. О твоих планах и о том, как ты повлияла на Винчестер. Как ты полюбила этот город и смогла принести туда нашу еду. Но ты не сказала ничего.

Сказать? Позволить мыслям обрести форму слов, разорвать маленький квадратный офис ровно посередине?

Пилар наклоняется вперед.

– Не делай как раньше. Не держи все в себе.

В стене появляется трещина.

– Да, хорошо. Ладно. – Я встаю, волна накрывает меня. – Это правда. Англия, школа, Орион – все это правда. Но Майами – мой дом, и все здесь – мой дом. Мое будущее. Как я могу просто… уйти? Просто забыть обо всем, чего мы достигли, обо всем, ради чего мы работали?

– Лайла, ответь на простой вопрос, – говорит папи. – Твоя сестра рассказала нам о твоем Орионе. Этот мальчик тоже тебя любит?

Я закрываю глаза, пока в голове мелькают кадры. Орион Максвелл никогда не говорил этих слов, однако он кричал их мне миллионом других способов, миллионы раз.

– Да.

Мами берет Пилар под руку. Они прижимаются друг к другу, они борятся с эмоциями, пока счастливые улыбки не побеждают.

– Bueno. Мы посмотрели их кондитерские курсы. Они великолепны. Ты хочешь пойти в эту школу?

– Обучение очень дорогое. А еще билеты на поезд. И я не смогу много работать по студенческой визе.

– Тебе хватит бабушкиного наследства.

Как я могу даже думать об этом? Использовать деньги, которые abuela заработала в «Ла Паломе», на будущее, отличное от того, к которому она меня готовила?

– Я хочу сделать правильный выбор. Лучший выбор для нашей семьи. Для нашего бизнеса и для всех.

– Как насчет лучшего выбора для тебя? – спрашивает папи.

Для меня. Мое наследие. Мое сердце. Мое будущее.

Но острая правда режет, как нож tío – стебли кукурузы. Я поворачиваюсь к матери.

– Ты отправила меня в Англию не для того, чтобы я выбрала ее вместо свой семьи, Майами и «Ла Паломы». – Этого бы не стала делать девушка, чья лучшая подруга уехала в другую страну. – Если бы ты знала, ты не посадила бы меня на тот самолет. Но ты сделала это и только посмотри теперь, что получилось!

Мами встает и тянется ко мне, ее руки переплетаются с моими, а глаза как наконечники стрел.

– Твое сердце нашло в Англии покой, облегчение и что-то новое, ради чего хочется улыбаться?

– Sí, мами, – шепчу я. – Очень, очень многое.

Теперь она плачет. Крупная слезинка скатывается по ее щеке, от нее пахнет жимолостью.

– Именно за этим мы тебя туда и отправили.

Набив желудок свининой и кубинскими закусками вдобавок к многочисленным поцелуям дальних родственников, танцам и играм в домино, я сижу на своей кровати. Передо мной много решений, тянущих меня в разные стороны. Я вожу пальцем по небольшому рисунку цветными карандашами – изображению «Совы и ворона», которое Гордон подарил мне на день рождения.

На ноутбуке раздается звонок FaceTime, и от увиденного на экране имени у меня сводит живот. Но я готова. Отвечаю на звонок.

Стефани смотрит на меня через полмира.

– Лайла. – Ее голос слаб, и я едва узнаю эту девчонку в соломенной шляпе и без макияжа.

– Привет. – С чего начать? Что нам делать?

– Прости, что… – срывается с моих губ в тот же миг, как она произносит:

– Прости, я…

Мы обе нервно смеемся, и я жестом прошу ее говорить первой.

– У меня появилась связь несколько недель назад, с тех пор как отправила имейл. Но ты уехала в Англию, и я подумала, ты будешь занята… И мне было немного страшно звонить, честно говоря. – Я киваю, и она продолжает: – Мне не нравится, как мы разъехались. Я так и не успела объяснить. Лайла, многие годы я только наблюдала, как ты очаровываешь всех своей едой.

– Стеф…

– Нет, послушай. Ты приносила крокеты или свой флан, и люди тут же улыбались. Они забывали о своих проблемах и стрессе на некоторое время. И я всегда считала это твоим даром. Твоей магией.

Мой подбородок морщится. Но я продолжаю слушать.

Стеф смотрит вниз, затем снова на меня.

– Я тоже хотела обладать своей магией, отдельной от твоей. Я хотела менять людей, помогать им. И я больше не хотела ждать. Я поступлю в университет, но позже. Я не знала, как сказать тебе…

Я поднимаю ладонь в воздух.

– Подожди. Я вела себя не как подруга, которой можно было об этом рассказать. Прости меня за это. Прости, что заставила уехать так далеко и что пыталась распланировать твою жизнь.

Ее лицо смягчается.

– Мы обе налажали.

– Да, это точно. – Я делаю вдох, затем выдох. – Ты счастлива?

Она мгновенно кивает.

– Очень.

Она рассказывает мне про Африку и про то, что там делает – спасает жизни, меняет людей. Ее лицо оживленно мерцает, но она не рассказывает подробностей о приключениях.

– Я наконец-то привыкла к климату и отсутствую кондиционеров.

– Когда приходит продовольствие, мы боремся за темные шоколадные батончики.