– Шляпы и белые футболки с длинным рукавом – мои лучшие друзья.

Стефани рассказывает о Гане, людях и новых навыках, как будто читает о своей жизни из глянцевой туристической брошюры. Подруга о чем-то недоговаривает.

Я не знаю, что с этим делать. Я переминаюсь с ноги на ногу, затем зарываюсь под одеяло. Я не могу устроиться с удобством, поэтому перенимаю эстафету и рассказываю ей об Англии. Только говорить об Англии – это как вырезать собственное сердце из груди. Пока я держу его перед собой, оно уверенно пульсирует, как метроном, поддерживая во мне жизнь. Но сердце, бьющееся между моим телом и лицом Стефани на экране, холоднее и бледнее, чем сердца должны быть.

Поэтому я не углубляюсь в детали. Я тоже недоговариваю: мои истории как сладкий топинг на выпечке. Они присыпаны сахарной пудрой и смазаны манговым муссом. Я не могу рассказать подруге о тяжелых горьких начинках для замков и черного чая с ванилью или о насыщенном бисквитном торте из новых друзей и песен. Я не могу рассказать о мотоцикле, зелени и валунах, из которых выпекла хрустящий хлеб и самого пекаря. Себя.

– Дожди так часто идут. Намного чаще, чем в Майами.

– Тебе понравились бы акценты. Они всегда за все извиняются.

– Там столько старины. Можно увидеть автомобильную заправку рядом с пятисотлетним зданием.

Стеф морщит нос.

– С каких это пор ты говоришь «автомобильную» заправку?

Я даже и не заметила. У меня не получается рассказать, почему я привезла домой так много от другой страны. Так же как у меня не поворачивается язык рассказать ей об Орионе. Ничего. Nada.

Я на сто процентов не способна сказать подруге, которая часами плакала со мной из-за Андре, ни единого слова об Орионе. Наши с ним отношения в Англии только мои, я ни с кем не буду делиться. Я даже не могу назвать его имени или сказать, что у меня на коленях его свитер, потому что, если это сделаю, я вырежу остатки сердца из груди. Мне придется запереть его, чтобы не потерять контроль.

Но разве Стеф не моя лучшая подруга? С другой стороны, что, если есть африканский Орион или дюжина других историй за шоколадными батончиками и соломенными шляпами, о которых она ничего не говорит мне?

Если это правда, то все в порядке. И раз уж все в порядке, я понимаю, что мы не такие же, но разные, в нашей новой, но старой дружбе. Мы просто теперь разные.

Что делать, когда от нашего словесного потока остаются лишь капли и долгое молчание? Для этого у меня нет подходящего рецепта. Раньше мне никогда не приходилось расставаться с лучшей подругой. Мы импровизируем.

– Думаю, я продлю свой контракт, – говорит она.

Об этом я уже догадалась.

– Я горжусь тобой. И всегда буду гордиться. – Эти слова больше всего похожи на правду.

– Не знаю, когда мы увидимся снова, – произносит Стеф.

Слезы подступают, но мое сердце вернулось внутрь и с щелчком встало на место. Туда, где должно быть.

– Я тоже не знаю, когда увижу тебя снова.

Ее глаза поблескивают от слез.

– Я тоже всегда буду гордиться тобой, Лайла.

– Я буду следить. За всем, что ты делаешь. Всем хорошим.

Она кивает и улыбается.

– Я буду следить за тем, как ты завоевываешь мир. – Затем она смотрит влево и вправо. На несколько секунд – которые кажутся вечностью – виснет тишина, плотная и серая, как тучи. – Нам пора прощаться, – шепчет Стеф.

И она говорит не только о звонке.

– Я люблю тебя, Стефани.

– Te amo, Лайла.

Экран гаснет. Но дружба не умирает. Вместо этого она бежит своей дорогой многие мили через мосты, по трассам и пескам пустыни. Без нас.

Несколько дней спустя на двери висит табличка «Временно закрыто на съемки». Я здесь, когда пекарня еще темная и хочет спать. Я бужу ее и заставляю слушать. Я пришла, чтобы побыть с кухней немного наедине, прежде чем в нее заглянет целый мир.

Не знаю, зачем Пилар здесь.

– Ты на моей территории, – говорю я. Пилар Рейес, которая обычно сидит в офисе и ненавидит, когда ее руки перепачканы в муке.

– Я знала, где тебя искать. – Горят лишь несколько светильников. Моя сестра наполовину русалка, наполовину воплощение математики, одетая в свою строгую белую блузку, завязанную на талии, и широкую мини-юбку. Волосы у нас одинаковые, – им нужен собственный почтовый индекс, как мы всегда говорим, – буйствуют вокруг ее лица, ожидая завтра наших стилистов.

Мы подходим к разделочному столу и делаем то, за что мами и abuela нас постоянно ругали. Раз, два… оп! Мы сидим рядышком на столе и болтаем ногами. Я опираюсь на плечо, которое всегда было таким сильным. Достаточно сильным, чтобы поддерживать эти стены и меня.

– Почему ты носишь своего голубя на серебряной цепочке? – спрашивает Пили.

Я касаюсь золотой птички.

– Подарила свою сестре Ориона. Флоре.

– Ты бы не отдала эту цепочку даже грабителю.

– Что ж… – Я не могу подобрать слов. Две сестры: с какой будет разговаривать Пилар – с Лайлой из FaceTime или со мной настоящей?

– Я тут подумала, ты должна осветить один из особых рецептов, которые придумала abuela. Для «Фэмили Стайл».

– Sí. Еще один способ сделать ее частью этого. – Я медленно вспоминаю все, что создали мои прародители. – Помнишь, как она всегда добавляла смородину вместо изюма в пикадильо? Она обожала яркие вкусы, хотя ягоды были намного дороже.

– И специальный сахар, который переливается, на pastelitos для крутых вечеринок, – добавляет Пили.

– Флан с ананасом, фундуком или тыквой на разные праздники, или дополнительный сироп, который она добавляла в торты, и все не могли понять, почему они так хорошо пропитаны. И умение менять соотношение ингредиентов так, что это были те же блюда или pasteles, но в то же время куда вкуснее.

Пили тычет меня в бок.

– Ты тоже так умеешь.

Потому что abuela научила меня изменять рецепты. Но только после того, как я могла идеально готовить по оригинальным. Ее наставления оживают в моей голове, не из белого гроба, но из многих лет кукурузы, муки и сахара. Я спрыгиваю на пол и помечаю места, где она меня учила.

Менять рецепты.

Я стою в центре дела всей ее жизни. Я стою в центре ее жизни. Как вдруг…

Она изменила свой собственный рецепт.

Я открываю свое сердце, как учебник истории. Внутри него семнадцатилетняя кубинка по имени Лидия Родригез, которая живет на маленькой кубинской ферме. Она одна садится в самолет, без семьи, без друзей. Она пересекает океаны и культуры с одним-единственным чемоданом. Она селится у принимающей американской семьи. И вместо того, чтобы вернуться домой, когда ее программа обмена подходит к концу, она прорабатывает сотни вариантов остаться. Она выбирает новую жизнь в новой стране, строит бизнес с рецептами, которым ее научила мама.