Не только еду. Abuela изменила рецепт своей жизни.

В моем сердце abuela говорит мне, что я все время ошибалась. Она вложила мне ложку в руку и навыки в голову не для того, чтобы привязать меня к одному месту. Она дала мне знания, чтобы у меня был выбор. Место, которое создала она. Или места, которые создам я.

Yo puedo – я могу.

Я могу готовить здесь по рецептам, которым она меня научила.

Я могу поехать в школу в Англии и научиться сочетать французское мастерство со своими блюдами.

Я могу остаться в «Ла Паломе» и работать бок о бок с сестрой.

Я могу переехать и жить под одним небом с юным британцем.

Я могу быть кубинкой в Майами.

Я могу быть кубинкой в Англии, или в Африке, или во Франции, или где бы то ни было еще.

Меня вырастили для этого места, но я тоже могу изменить рецепт своей жизни.

Могу. И сделаю это.

За спиной слышатся шаги Пилар. Она касается моей руки, и я оборачиваюсь. Слезы капают из двух тучек.

– Ты поедешь обратно, не так ли?

– Поеду, – впервые говорю я. – Pero, hermana. Ты и я. Лас Рейесы…

– Навсегда останемся теми, кто мы есть сейчас. Не важно, где мы. – Когда я тяжело и обеспокоенно вздыхаю, она добавляет: – Поезжай, Лайла. Это место никуда не денется. И ты ведь будешь приезжать домой на Рождество?

Я крепко сжимаю ее.

– И на лето.

Она прижимает меня к себе еще крепче.

– А я приеду в гости, и ты сможешь показать мне свою Англию. Будем вместе жить у Каталины, и Орион сможет найти мой любимый чай.

– Ты же ненавидишь летать.

– Я тоже могу измениться.

Коробка новых фартуков пришла на пару дней позже, но до съемок «Фэмили Стайл» остается еще достаточно времени. Сорок восемь часов. Я на кухне «Ла Паломы» изучаю новый дизайн классических белых фартуков с синими полосками.

– Это действительно была сеньора Кабраль, – со смехом говорит Пили, вернувшись из торгового зала. – У нас уже две недели висит предупреждение о том, что мы закрыты, но ты знала, что она его проигнорирует.

Поэтому перед закрытием я заморозила для нее припасы. Я киваю Пили.

– Никакое телешоу не встанет между этой женщиной и ее pan Cubano.

– Я даже денег с нее брать не стала. Зачем запускать систему ради одной булки? – Пилар подтягивает коробку с фартуками к себе, заглядывает внутрь и подносит к глазам полосатую ткань. – Qué bueno, – говорит она, прежде чем отправиться обратно в кабинет.

Уже два дня. У меня не было возможности позвонить Ориону по FaceTime, но он все понимает. Все мое время было занято едой, приготовлением меню, плюс стрижки для Пилар, мами и меня, плюс маникюр, окрашивание бровей, семейные посиделки и контролирование подтяжки лица пекарни. Я была так занята, что у меня даже не было времени подумать, насколько страшно мне должно быть.

В дверь снова кто-то стучит. Сеньора Кабраль вернулась за pastelitos, которые я тоже заморозила?

– Я открою! – кричу я.

Выхожу в торговый зал, но никого нет. Развернувшись, краем глаза замечаю серебристую фольгу на пустом стеллаже для хлеба.

Я резко подхожу к сервисной зоне и едва успеваю разглядеть мешочек из фольги с логотипом «Максвеллс», на котором написано «Черный с ванилью», как за спиной раздается голос:

– Жуткая неудача ждет того, кто взял последний кусок хлеба, но не поцеловал пекаря.

Dios mío.

Сердце выскакивает из груди, я поворачиваюсь очень медленно, потому что это не может быть правдой. Не может быть, что Орион стоит на пороге моей пекарни в моем городе. Он здесь, и я бегу к нему со всех ног.

Орион едва успевает поднять руки, чтобы поймать меня. Наши приветствия и объяснения тонут в сумасшедшем поцелуе. Он горячий – слишком горячий, – словно мы целуемся посреди сауны. Орион весь соленый, в поту и пышет паром, и я не променяю его ни на что на свете.

Наконец мы отстраняемся друг от друга, я замечаю его глаза – более голубые и яркие, чем помню, – затем влажные взъерошенные волосы, мятую черную футболку и потертые джинсы.

– Как? Что ты… – выдавливаю я, но шок крадет остальные слова.

Он целует меня в лоб и улыбается так, что на щеках появляются ямочки. Его лицо становится серьезным.

– Ты забыла кое-что в Винчестере.

Я снова бросаюсь к нему, зарываясь в его груди. Вскоре я хихикаю.

– Ты похож на…

– На британца, которого чуть не хватил удар от лета в Майами? – Из его груди вырывается раскатистый смех.

– Что ж… Ты бежал сюда или что?

Он прижимает меня к себе, но наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Я вышел из автобуса на одну остановку раньше и решил пройти остаток пути пешком. В приложении было сказано, что дорога займет пятнадцать минут, но уже через пять я осознал свою смертельную ошибку. Боже, здесь как в жерле вулкана.

– Bienvenido a Miami, Орион, – говорю я сквозь смех, который исчезает во вздохе неверия. – Ты правда здесь.

– Типа того, – говорит он, проводя пальцами по моим волосам. – Отец уже собирался утопить меня в реке. Сказал, что я повел себя как, цитата, «жалкий подлец». Я рассказал ему обо всем и что мне нужно приехать сюда. Сказать то, что я не успел сказать. Но он решил, что мы уже давно не ездили всей семьей в отпуск. Он тут же попросил дядю последить за магазином, и сегодня мы приземлились. Флора уже обмазалась солнцезащитным кремом SPF 50 и лежит у бассейна в отеле. Ей не терпится тебя увидеть.

Я вскидываю голову.

– О, она тоже здесь?

Я обхватываю его лицо ладонями, встаю на цыпочки и снова целую.

Он садится на один из стульев и усаживает меня на мое любимое место – себе на колени.

– В Англии я не хотел быть «тем парнем». Я не мог просить тебя оставить свою семью, свой бизнес, свою страну ради меня. – Он гладит мое плечо. – Поэтому я хотел, чтобы ты выбрала будущее, которое принадлежит тебе и только тебе. Чтобы ты не была моей. А чтобы ты была со мной. Я просто не знал, как это выразить.

Я задыхаюсь, затем с трудом втягиваю воздух.

– До сих пор не знаю, как мы сможем жить, ты здесь, а я там, но я не сдамся. – Его голос надламывается. – Я тоже ошибался. Иногда нужно желать большего, чем то, что нам дано. И вот я здесь, желаю чего-то столь невозможного и неземного, как ты.

Он склоняет голову, но я не позволяю ему опустить ее. Мои руки заставляют его встретиться со мной взглядом.

– Ты был великолепным гидом, но кое-что упустил.

Он наклоняет голову с настороженной улыбкой.