преодолевать сомнения, когда 20 февраля 1946 года балетом «Спящая красавица» открылся сезон в Ковент-Гарден. Это был первый балетный спектакль после кровавой войны. В театре был аншлаг, на спектакле присутствовали король, королева, принцессы. Роскошество спектакля поражало не только зрителей, сами участники спектакля испытывали восторг от этих роскошных костюмов, от всей этой атмосферы. Наверно и для зрителей подобные спектакли были отдушиной, в этом волшебном мире они забывали о тяготах жизни, забывали о том, что ждёт их дома, в трудных послевоенных буднях.

…гастроли в США

Окончательно поверила она в себя только после многомесячных гастролей в США, в 1949 году.

Марго вспоминает:

«я была в ужасе, я была уверена в провале. Журналисты, которые брали у меня интервью, обнаружили, что я «немая». Я не могла связать двух слов. Страх перед катастрофой парализовал меня».

Пожалуй, не только смех и радость, но и страхи бывают как у ребёнка, естественные страхи, не омрачённые неудачами и комплексами.

Были и другие причины её страха перед Америкой.

Критики напоминают, что это было ещё задолго до Beatles[480]. В американском обществе сложилось мнение, что англичане слабоваты в искусстве, не было знаменитых английских музыкантов и художников. Сама идея гастролей английского балета казалась странной, хотя американской публике были любопытны чопорные английские балерины.

Однако Марго Фонтейн сумела сломать предубеждение публики, и критиков. Дело было не в безупречной технике (искушённых американцев этим трудно было удивить), она казалась очень юной (а ей уже было 26), очень непосредственной, совсем не чопорной, она выходила на сцену, широко улыбаясь и излучая радость.

Позже, с высоты своего опыта и в искусстве, и в жизни, она скажет «тщеславие, претензии – всё это неминуемо ведёт к заурядности в искусстве и поражению в личной жизни».

Рассказывают, что после гастролей в Америке Марго Фонтейн радовалась как ребёнок. Она смело давала интервью американским журналистам, перестав быть «немой». Искренне удивилась, когда её портреты появились на обложках влиятельных журналов The Times и Newsweek[481], она была уверена, на этих обложках помещают только портреты государственных деятелей.

Марго Фонтейн стала всемирной знаменитостью, но со свойственной ей откровенностью, признавалась:

«многим приходится ждать своего часа, а я попала в струю – британский балет только начинался, и меня вынесло на гребень. Родись я на двадцать лет раньше, у меня бы не было такой возможности, а на 20 лет позже – пришлось бы дольше ждать».

…как молоды мы были

Став знаменитой, Марго Фонтейн оставалась всё тем же непосредственным ребёнком. Иногда во время репетиций она начинала смеяться, хихикать как полоумная, хотя через секунду становилась серьезной и сосредоточенной. Кто-то уподобил её ребёнку на рождественской ёлке, который способен всему радоваться, всем восторгаться, и ему нет дела до того, что там, за ёлкой, в другой комнате и в другом времени. И как взбалмошный ребёнок, она была готова на самые эксцентричные поступки.

Любопытен рассказ французского танцовщика и хореографа Ролана Пети[482], одного из признанных классиков XX века.

«Марго была одним из главных людей моей жизни. Это, правда» – поверим великому хореографу, но следующая его фраза может покоробить не только феминисток.

«Я очень горжусь тем, что мне удалось соблазнить одну из величайших танцовщиц, которые мне были известны» – невольно хочется спросить, почему соблазнить не женщину, а «великую танцовщицу», что означает «соблазнить» женщину, что означает «соблазнить» Марго Фонтейн, почему об этом обязательно сообщать всему миру. Простим великому хореографу торчащие уши мужского тщеславия. Нас интересует не великий хореограф, а великая балерина. Послушаем рассказ дальше.

«Мы были молоды. Мы встретились в Париже, гуляли вдоль Сены, спустились к реке. И когда мы спустились к реке, я сказал, с удовольствием бы поплавал в Сене, хотя в Сене не купаются, река очень грязная. Марго сказала «я пойду». Я стал раздеваться, смотрю, и Марго снимает с себя платье. Потом она «пах», я «пах», переплыли на другой берег, возвращаясь, думаю, надеюсь, никто не украл наши одежды. Ведь мы оба были голые… После войны открылись клубы на левом берегу Сены и мы танцевали там как безумные, под модную тогда музыку, которая была ещё до рока».

Озорство, может быть, безумие, но сам Ролан Пети заключает, и это, едва ли не самое поразительное в его рассказе:

«Она летела на собственных крыльях, она летела в совершенно неведомую страну, мимо всех людей, которые её окружали».

Добавим, и мимо самого Ролана Пети, который гордится тем, что смог её «соблазнить».

Марго и Тито: начало любви…

В Тито Ариаса Марго влюбилась, будучи совсем юной (ей не было 20-ти). Он был импозантен и обаятелен. Она увидела, как он танцевал румбу[483], и, как сама признаётся, просто сошла с ума.

Возможно, со временем она смогла бы забыть его, мало ли что случается в юности. Но Тито появился через семнадцать лет (?!), как раз в тот момент, когда Марго чувствовала себя особенно одинокой, и предложил ей руку и сердце. Тито всегда любил загадочные и эффектные поступки, столь же эффектным, не лишённым ореола таинственности, оказалось его пришествие через столько лет.

Предложение Тито Марго сначала сочла нелепой шуткой. Ведь Тито был женат, у него было трое детей, не виделись они семнадцать лет, красивый жест, не более того. Она наотрез отказалась, но, после нескольких месяцев ухаживания, весёлых проделок, дорогих подарков, согласилась стать его женой. Многие её друзья сочли, что она совершает безрассудный поступок, но это был её выбор. Ей было 35, карьера клонилась к закату, к тому же Тито всегда умел серые будни превращать в праздник.

Они поженились в 1955 году, бракосочетание состоялось в Панамском консульстве в Париже. Было столько народу что трудно было протиснуться в дверь, и среди всего этого столпотворения, «кошмара», «паноптикума»[484] (мнения некоторых из тех, кто присутствовал), стояла элегантная Марго Фонтейн в белом платье от Кристиана Диора[485].

Друзья Марго не любили Тито, но ради неё старались быть с ним любезным. Даже Рудольф Нуриев, который никогда не отличался терпением, всегда был с ним вежлив. Тито же называл Рудольфа «этим сумасшедшим русским», нарочно при нём пренебрежительно отзывался о балете.

Возможно, провоцировал Нуриева, сгораемый ревностью и ненавистью к нему.

…Тито в инвалидной коляске

В какой-то момент её отношения с Тито зашли в тупик, они даже собирались разводиться. Выстрел всё изменил. Тито оказался в инвалидной коляске, о разводе не могло быть и речи.

Колет Кларк не без доли ехидства, замечала:

«Люди говорили: это такая трагедия, что его,