Ученица лекаря сунула руку в сумку, висевшую у нее на боку, и сделала быстрое метательное движение.

Сначала Цзянь ничего не понял, а затем увидел четыре тонкие иглы, торчавшие из стены на расстоянии ладони от красного кружка. Михе скривилась и повторила бросок другой рукой, всадив еще четыре иглы выше мишени. Она бросила еще два раза, воткнув пучки игл справа и снизу.

Цзянь присвистнул.

— Неплохо…

— Дурацкий паршивый кружок, — ругнулась Михе, подошла к стене и выдернула иглы.

— Погоди, ты что, пыталась попасть в кружок?

— Молчи! Посмотрела бы я, как ты умеешь метать иглы.

Юноша хотел бы сказать, что стиль мастера Луды предполагал метание металлических палочек для еды, и он, Цзянь, разумеется, в совершенстве освоил этот прием, но ему пришлось промолчать. Даже если бы он не был обязан хранить тайну, вряд ли этим стоило хвастать.

Тут он вспомнил, зачем пришел:

— Кеинде ранен… то есть…

Михе в замешательстве взглянула на него:

— Кеинде? Это кто такой? Ты имеешь в виду Кейро? А я тут при чем? У них в школе есть свой лекарь.

— Я хотел сказать — Синьдэ! Он тяжело ранен. Кейро полоснул его саблей по груди.

Михе схватила сумку и направилась к двери, прежде чем Цзянь успел договорить. Он последовал за ней.

— Что случилось с моим Синьдэ? — спросила она.

— Синьдэ выиграл бой, а Кейро сжульничал и схватился за саблю.

Михе бежала по улице, и Цзяню с трудом удавалось не отставать. Прохожие бросали на девушку один взгляд и торопливо отходили.

— Будь проклята его мерзкая лысая голова, похожая на дыню, и вонючее дыхание! Рана глубокая? Мой Синьдэ в сознании?

Дойдя до перекрестка, Михе даже не замедлила шаг. Удивительно, но ни одна повозка на нее не наехала.

— Не говори так, как будто он твоя собственность! И я не знаю, насколько серьезна рана. Крови было много… — Цзянь вдруг встревожился. — Ты уверена, что справишься? Где твоя наставница?

— Мастер Куи лечит собаку.

— Собак лечат иглоукалыванием?!

Михе пожала плечами:

— Когда доходов мало, выбирать не приходится.

К счастью, Розовый Хребет находился неподалеку от Шафрановой Догмы. У входа в лазарет уже собралась огромная взволнованная толпа. Цзянь толчками проложил дорогу Михе. Когда ученики ее заметили, по толпе пронесся вздох облегчения.

— Лекарь здесь! — крикнул кто-то. — Давно пора!

— Да это же ученица Михе. А где настоящий врач?

Девушка остановилась на пороге и бросила сумку наземь.

— Мастер Куи занята. Я пришла, чтобы позаботиться о раненом.

Облегчение на лицах учеников живо сменилось тревогой. Михе помахала рукой, отгоняя стеснившуюся вокруг толпу.

— Ну-ка отойдите. Вы мне мешаете.

Она открыла дверь и вошла. Цзянь мельком заметил тетушку Ли, которая стояла над бледным, лежавшим навзничь Синьдэ и прижимала ком ткани к его груди. Дверь с громким стуком закрылась. Встревоженная толпа, которую больше ничто не удерживало, хлынула вперед и обступила крыльцо. Несколько человек обошли дом, чтобы заглянуть в окно.

Дверь приоткрылась. Михе выглянула и хмуро сказала:

— Я слышу ваше сопение. Вам что, больше заняться нечем?

Никто не двинулся с места.

Михе вздохнула:

— Просто не шумите, ладно?

Мастер Гуаньши влетел во двор.

— Эта безволосая крыса вытащила саблю в разгар кулачного боя? О чем думает старый хрен Шицюань? Он хочет объявить войну? Мне? Мы всегда были друзьями! Когда он открыл школу, я послал ему целую корзину цветов! Ну, теперь я выдворю эту кодлу из Цзяи! Гвайя, Сайык, Каби, открывайте оружейную!

Взбудораженные ученики рассыпались по двору с улюлюканьем и криками. Одни бросились выполнять приказ мастера. Другие отправились в сарай и принесли охапки тренировочных кожаных жилетов. Сайык и Каби приволокли две корзины с боевыми посохами, а Муна — груду мечей. Казалось, школа готовится к войне.

Цзянь стоял на ступеньках лазарета вместе с тремя другими новичками, не зная, можно ли ему присоединиться. Он наблюдал за тем, как остальные, возбужденно переговариваясь, надевали защитные жилеты и помогали друг другу застегнуть пряжки. Во дворе царило лихорадочное нетерпение. Юноша нахмурился: общее волнение ему не нравилось.

Он целые часы проводил в комнате возле тренировочной арены вместе со своими личными телохранителями. Его охранники были опытными прославленными воинами. Цзянь всегда удивлялся тому, что перед выходом на арену они оставались спокойными и сдержанными. Они совсем не походили на эту буйную толпу, взвинчивавшую себя до изнеможения.

Он посмотрел на Вонну и ее старшую сестру Гвайю, которые помогали друг другу одеться. Цзянь понял, что предстоящий бой важен для них, да и для всех прочих. Ученики любили Синьдэ и школу Лунсянь. Вот почему они так взволновались. Личные охранники Цзяня сохраняли невозмутимость не потому, что многолетний опыт отучил их проявлять чувства, а потому, что тренировочные бои были ненастоящими. Телохранители, мастера, князья, все на свете считали ненастоящим его самого — избалованного мальчишку, с которым они нянчились ради куска хлеба.

Ни один человек в Небесном дворце не думал о Цзяне. Вот почему оказалось так легко сбросить его со счетов, когда рухнуло их дурацкое пророчество.

Нет, неправда. Дядя Фаару любил Цзяня и заботился о нем — и заплатил за это жизнью.

— Эй, Гиро, ты что тут стоишь? — крикнул Сайык и бросил ему кожаный жилет. — Держи, заморыш, он тебе в самый раз будет.

На языке у Цзяня вертелся резкий ответ, но он удержался. Сайык говорил с ним грубо, но сами слова звучали по-другому. Впрочем, это было неважно. Цзянь не принадлежал к школе Лунсянь и не хотел за нее драться. Он просто прятался здесь от Немых и от наемных убийц. Ввязавшись в драку, он рискует выдать себя…

Сайык глянул на него через плечо.

— Ну, ты идешь или нет?

Все разумные мысли вылетели у Цзяня из головы в то самое мгновение. Он без колебаний надел жилет.

— Конечно. Я сейчас!

Цзянь не признал бы этого, но он только и ждал, чтобы кто-нибудь его позвал. Предреченный герой всегда был сам по себе. Особенный, необыкновенный… весь дворец именно так с ним и обращался. Юноша до сих пор не сознавал, в каком ужасном одиночестве жил. Впервые он ощутил вкус товарищества. Ему понравилось быть частью чего-то большего. Цзяню страшно этого не хватало.

— Выступаем! — рявкнул Гуаньши.

Он держал в руке фамильное оружие Конеубийцу — большой топор с длинным лезвием. Гуаньши велел ученикам выстроиться за ним, и вся компания уже собиралась выйти на улицу, когда чей-то громкий голос прорезал общий гвалт.