Матвей округлил глаза и уже открыто указал на выход из пещеры:

— Да уйди же! Перекинешься обратно — тогда возвращайся! Пугаешь ты её.

Разбуженный вознёй Ванька, наблюдая за тщетными попытками брата, обречённо вздохнул и, встав с лежанки, направился к дрековаку. Мальчик упёрся в монстра руками и, натужно кряхтя, принялся подталкивать к выходу. Сил его, конечно, не хватило бы, чтобы и на миллиметр сдвинуть дрековака. Но хозяин пещеры, бросив мимолётный взгляд на сжавшуюся в углу клетки девочку, шумно выдохнул и побрёл к проёму между скалами, медленно передвигая дрожащими от напряжения лапами. Ванька, с любопытством разглядывая девочку, подмигнул старшему брату и нырнул под скрывающую вход листву вслед за монстром.

Матвей тихонько затворил дверцу клетки и, стараясь не напугать девочку резким звуком, защёлкнул замок. Ключ от него, висящий на тонкой льняной верёвочке, он спрятал под рубашку.

Девочка безостановочно всхлипывала, прижимая разодранные ладони к лицу, и раскачивалась на одном месте, словно баюкая саму себя. Матвей различил еле слышный шепоток:

— С-с-сон, это сон. Н-нужно проснуться. Н-нужно по-по-поскорее проснуться.

Мальчик развязал висящий на поясе мешочек и, выудив щепотку сухих трав, высыпал её в эмалированную, раскрашенную крупными цветами кастрюльку. Таким же отваром его напоила Маруська, когда Матвей впервые оказался в пещере. «Целебным», — пояснила она тогда. «И дурманящим», — мрачно добавил Женька. — «От него зрачки потом, как две дыры чёрные. У родителей такие же были, когда они вечерами что-то нюхали. То ли табак, то ли…».

Внезапный крик заставил Матвея вздрогнуть.

— Знаешь, что оно с-сделало? Знаешь? — пленница, не жалея сорванного голоса, закричала так отчаянно, что Матвею, и так сочувствующему ей, стало почти физически больно. — Оно убило бабушку На-на-наташу! Я до сих пор чувствую запах крови, слышу хрип из её г-горла, а перед глазами стоит разломанная стена, вся в красных брызгах! — девочка вцепилась в своё лицо ногтями, словно пытаясь содрать испачканную в крови кожу. — И эти брызги были везде, везде! Даже во-во-во рту у меня! А потом оно оторвало ей г-г-голову и насадило на забор, как глиняный г-горшок! Мама! Мама, где ты? Забери меня! Мама… Н-не могу дышать… — она жутко захрипела.

Матвей спешно зачерпнул из кастрюли отвар маленьким ковшиком и, просунув руку сквозь прутья клетки, протянул ковшик девочке:

— Пей!

Девочка, судорожно хватаясь за горло, широко раскрыла рот. Лицо её словно окаменело, сосуды в глазах полопались, отчего белки глаз стали красными.

Не раздумывая, Матвей схватил девочку за капюшон и резко дёрнул на себя. Та, не ожидая нападения, ударилась о клетку и упала, согнув ноги в коленях. Матвей мгновенно влил горячий отвар ей в рот, и девочка, завалившись на спину, раскинула руки. Казалось, что ещё мгновение — и сердце её остановится. Тело выгнулось дугой, а каждая мышца напряглась, готовая разорваться от любого движения. Но вот прошла минута, две, и кожа девочки начала приобретать нормальный оттенок, дыхание восстановись, а холодный липкий пот, стекая по вискам, собирался в крохотные лужицы в ушных раковинах.

Пленница, ещё недавно заходившаяся в истерике, прикрыла глаза и, чуть поморщившись от неприятного ощущения, пальцем попыталась выковырять из уха воду.

Матвей с облегчением выдохнул и, стараясь сдержать нервную дрожь, криво ухмыльнулся. Отвар на всех действовал успокаивающе. Даже Гена, самый крупный и сильный из компании, под действием трав — которых ему, правда, пришлось насыпать почти горсть, — расслабился до такой степени, что обмочил штаны. Хотя Матвей подозревал, что дело было вовсе не в травах.

— Ну что, — ободряюще улыбнувшись, мальчик сел перед клеткой и скрестил ноги, — теперь расскажешь, как зовут тебя?

— Лида, — тихо откликнулась девочка, не принимая попыток подняться.

— А я — Матвей.

— М-матвей? Тот с-с-самый, который в соседней де-деревне пропал вместе с б-б-братом?

— Откуда про меня знаешь?

— Я с-с-с… — Лида глубоко вдохнула, стараясь побороть дрожь, и чуть смущённо пояснила. — Заикаюсь, когда сильно волнуюсь. Как сейчас… Я слышала про вас. Почтальон рассказывал бабушке Наташе.

Матвей согласно кивнул:

— Это я. Только я не пропал. Меня дрековак забрал.

Девочка закусила губу. Хоть отвар и приглушал страдания, боль, накопившаяся внутри, всё равно требовала выхода, и теперь выливалась вместе со слезами.

— Оно хочет съесть меня, как… того? — Лида со страхом посмотрела на лежащие у входа кости торговца.

— Кого «того»? — Матвей заметил взгляд девочки и оглянулся. — А! Нет, конечно. Детей он не трогает. Врать не буду — взрослого запросто слопает. Но не со злости. Ты же курицу ешь? А рыбу? И никто на тебя с осуждением не смотрит. А ведь и курочка, и свинка, и барашки — тоже живые… Вот и люди для дрековака — пища. Просто он такой. Родился таким, тут ничего не поделаешь. Но мы его с ребятами человеческим качествам обучаем: сочувствию там, доброте, честности. А он нас — всяким рецептам древним, приметам, знакам тайным… Он умный, на самом деле. Глядишь, перестанет людей есть, на овощи и ягоды перейдёт. Когда-нибудь — точно.

— А зачем тогда меня п-похитил?

— Потому что должен был. Со стороны, может, кажется, что он тебя и именно похитил, — Матвей сделал акцент на последнем слове. — А на деле — спас.

Лида вытерла слёзы тыльной стороной ладони и нахмурилась:

— Ерунда какая-то. Не от кого меня спасать.

— Это ты сейчас так говоришь, — вздохнул Матвей. — А пройдёт время — и сама поймёшь… Знаешь, я тоже думал сперва, что он вор. Монстр. Чудовище. Безжалостный убийца. Только вот… Ты давно живёшь тут, в нашем районе?

Лида мотнула головой, и Матвей на секунду прикрыл глаза, окунаясь в воспоминания.

— У нас семья здесь одна из самых зажиточных считается. Отец — главный в деревне, мать в школе преподаёт географию. Сестра моя старшая в той же школе за первоклашками следит. Но у неё и выбора не было даже — отец подсуетился и определил рядышком. Всю жизнь за дочь уже распланировал. А вот два старших брата наших давным-давно уехали. Говорят, в столицу подались, в саму Москву. А знаешь, почему? Потому что отец нас лупит каждый раз, когда ему кажется, что мы ведём себя плохо. А «плохо» — это когда не так, как ему захотелось. Стул не задвинул — получи кулаком в ухо. Кусочек хлеба на пол упал — раскалённой кочергой в спину — н-на! Мама в синяках всегда ходила, а мы с Ванькой — и того хуже. И однажды Ванька пропал. Это я потом узнал, что он, в очередной раз от отца по голове получив, побежал, куда глаза глядят, и на пещеру набрёл, а