– Да, определённо с этим я справлюсь, – равнодушно пожал плечами он и протянул ладонь, помогая перебраться через яму.

– Что ж, а я – нет. К тому же, мы кое о чём договорились.

Белен тут же убрал руку и отвернулся, процедил сквозь зубы:

– Можешь не напоминать.

Почему, ну почему мне сразу стало стыдно? Я ведь поступала правильно. По крайней мере, тогда была уверена, что правильно. Это он ошибался, слепо верил навязанной свыше судьбе. Но почему казалось, что самый близкий, самый нужный на свете мужчина тает на глазах, утекает сквозь пальцы, а я снова и снова ошибаюсь?!

– Ай! – я едва не разбила нос о спину идущего впереди.

– Кажется, старая ведьма уверяла, что никто этой дороги не знает?

Либо Иона (не такая уж старая, между прочим!) врала, либо кто-то ещё хотел составить нам компанию: чуть впереди, прячась меж огромных дубовых стволов, мелькая хрупкая фигурка, закутанная не то в серый дорожный плащ, не то просто в старые тряпки. Распущенные взлохмаченные волосы языками огня лизали узкие плечи, тонкие руки обхватывали тело, пытаясь унять дрожь, которой сегодня и в лесной глуши не место: хоть солнце и добиралось до нас всё реже, а тени разрастались, напоминая диковинных животных, преследующих нас по пятам, но до ночной стужи далеко. Я и в лёгком невесомом платье не мёрзла, а девушку в накидке бил крупный озноб, вот-вот готовый начать швырять её из стороны в сторону.

– Эй! У вас всё в порядке? – выкрикнула я прежде, чем подумать, а стоит ли?

Впрочем, чего бояться? Брат рядом. Меча при нём, хоть и нет, – матушка настрого запретила оскорблять капище неосвящённым железом – но защитить от любого врага Белен бы точно сумел. Если бы захотел, конечно. Да и что это я, в самом деле? Измученная, аж серая от усталости и, судя по всему, голода, девушка точно не могла причинить нам вреда. Тогда я ещё не знала, что подобная уверенность – верный знак того, что надо бежать, пока несут ноги.

– Я бы не стал этого делать, – запоздало накрыл мне рот ладонью Белен.

Но оказалось уже поздно.

Девушка, женщина, старуха… Фигурка, словно в тумане, теряла очертания, меняла форму, облаками в ветреный день перетекала из одного в другое. Она уже услышала нас. Развернулась на голос, двинулась к замершей паре.

– Кх-кх, – прокашлялась я уже менее уверенно, безропотно позволяя Белену оттеснить меня в сторону. – Я спрашиваю, всё ли у вас в порядке?

Она не показывала лица. Опустила голову так низко, как будто высматривала что-то невероятно ценное, что-то, что только что потеряла и ещё не могла поверить, что правда обронила. Спутанные пряди гаснущим огнём стекали вниз, теряясь в складках мантии, всё больше напоминающей саван. Не просто саван, а на глазах стареющий, истлевающий, покрывающийся пятнами и паутиной. Она двигалась к нам, всё быстрее и быстрее, но волосы не шевелились, ни единая складка накидки не изменилась, не расправилась… Только руки всё продолжали дрожать, ногтями впиваясь в костлявые плечи.

– Вирке, уйди, – прошептал брат.

– Уже поздно. Мы видели её. И она это знает.

Женщина заплакала. Сначала тихонько, едва слышно, роняя редкие капли на темнеющую с каждым шагом ткань.

Потом зарыдала. Навзрыд, горестно, как мать, потерявшая дитя, как птица, в последний раз взметнувшаяся в небо с раненым крылом, как вьюга, стучащаяся в двери, где затаилось до весны тепло.

Завыла. Заголосила. Закричала. Как волк, как брошенный ребёнок, как стая диких птиц! Больно, трепетно, горестно, криком делясь самым главным горем в жизни, предупреждая и обрекая на смерть…

Банши неслась вперёд, и робкая надежда истаяла: она ждала именно нас.

– Вирке, уйди!!! – брат с силой толкнул меня в сторону, когда старуха подобралась так близко, что готова была схватить, вцепиться когтями, обнять костлявыми руками, задушить полуистлевшим саваном. Обоих. Но поймала только его.

И кричала, кричала, кричала!

Боль звенела в ушах, разбегаясь под кожей, разрывала тело на части и скреблась изнутри изломанными ногтями.

– Белен!

Один есть. Она схватила его. Крепко держала, как кинжалами, протыкая плечи пальцами, лицо в лицо, глаза в пустые, тёмные, высасывающую жизнь глазницы.

Крик.

Вопль.

Стон.

Мой?

Брата?

Банши, несущей и предвещающей смерть?

Огонь! Огонь! Ну же! Сейчас! Пожалуйста, Богиня, если я когда-нибудь научусь колдовать рядом с ним, пусть это случится именно сейчас!

Но Сила, безграничная, огромная, дарящая счастье полёта и способная испепелить врага, молчала, пряталась где-то внутри, изгнанная жутким, животным, первобытным страхом. О нет! То был не страх перед кликушей, не боязнь погибнуть от лап банши; нечто иное, не дающее мыслить, сковывающее руки, леденящее пальцы, не выпускало золотой свет наружу.

Белен умирал. Темнел лицом, бледнел ещё сильнее обычного. Оба его удара – таких точных и правильных, как по учебнику, – не причинили карге ни малейшего вреда. Крик, вой, звон раздирал уши до боли, до просящихся наружу внутренностей, а Белен не мог отвести взгляда от страшной морды, пасти самой смерти.

Но разве лорд Ноктис де Сол мог смириться с неизбежным? Тот Белен, которого я знала, – никогда. И на мгновение подумалось: он ведь не отпустит меня, не позволит уйти, связанной магическими узами или нет. Вцепится, удержит, заставит остаться с ним. Заставит ли полюбить? Придётся ли вообще заставлять? Быть может, лучше бежать и позволить банши сделать своё чёрное дело? Вдруг именно она – моё освобождение?

К гоблинам!

Сначала я спасу его, а потом убью. Может быть. Но сама. Сделать это позволено лишь мне!

Смирение никогда не было его сильно стороной. Брат едва шевелился, не в силах хотя бы поднять руку, но из последних сил брыкался, трепыхался, как выброшенная на берег рыбёшка.

На него магия не действует. Но как далеко от жертвы должна оказаться банши, чтобы колдовство вновь стало мне подвластно?

– Эй! – ярд? два? – Эй, я здесь! – я кричала и аж подпрыгивала, чтобы старуха обратила на меня внимание. Как далеко? Есть лишь один способ проверить.

– Вирке, твою мать! – о, а ругательство прохрипеть у него сил хватило! Магия, не иначе.

– Эй, я здесь! Сюда!

– Вирке, пошла прочь!

Даже банши слегка опешила. Ещё бы замолчала от удивления, – цены б ей не было!

– Орёшь? Так я тоже поорать могу! – заверила я, повысив голос, и издала убедительную трель.

– Вдвоём-то за что?! – взмолился Белен, извернувшийся, тем не менее, чтобы хорошенько пнуть старуху в её призрачный, но, видимо, всё-таки не непробиваемый живот.

Поплатился: карга отбросила его, как поганого щенка, прямо в ближайший ствол, заставив скорчиться от боли, полоснула когтями напоследок, хотела снова накинуться, разорвать… Но как тут устоишь, когда свежая, пока что не избитая и крайне наглая кровь скачет поодаль, ругается и сама приглашает напасть.