Курляндия явилась последней из трех прибалтийских провинций, в которой был принят закон о предоставлении свободы крестьянам. Однако к мероприятиям по осуществлению аграрной реформы в ней приступили гораздо раньше, причем без всяких баталий по принципиальным вопросам. Барон Т. фон Хан-Постенден (1788–1868), который был уполномоченным представителем края с 1836 по 1857 год, в конце 1830-х годов первым из помещиков Курляндии ввел в своих поместьях денежные выплаты за аренду земли и выступил в 1840 году на ландтаге с соответствующими предложениями. Результатом этого явилось то, что денежные выплаты в провинции стали с 1845 года нередким явлением. В 1854 году они были введены уже в большинстве поместий, постепенно вытеснив натуральный оброк.

В 1860 году в курляндских областях правительство приступило к продаже крестьянских наделов их арендаторам, разрешив покупку и представителям других сословий. После этого на конференции, прошедшей в 1863 году под председательством уполномоченного представителя края барона Х. фон дер Рекке-Паульсгнаде (1817–1902), был принят законопроект о проведении аграрной реформы, который после проверки в «Остзейском комитете» 6 сентября 1863 года получил одобрение императора.

«Курляндские агарные уложения» не предусматривали принятое в законодательстве Лифляндии и Эстляндии территориальное разграничение крестьянской земли, предоставив право ее покупки крестьянским хозяйствам на хуторах и отдав преимущество в этом вопросе бывшим арендаторам, что заметно усложнило захват помещиками хуторских владений. В 1867-1868 годах подобное и вовсе было запрещено. Уложения ограничили дальнейшее применение барщины четырьмя годами и предписали заключение долгосрочных договоров аренды.

Аграрные реформы в Прибалтике середины XIX века характеризовались тем, что переходу хуторов в крестьянскую собственность способствовали кредитные институты крупных немецких землевладельцев, а также тем, что он осуществлялся без установленных государством расценок. Примечательной же особенностью этих реформ являлось «красное штрихование» – принятая в Лифляндии и Эстляндии правовая гарантия недопущения захвата крестьянских земель помещиками, являвшаяся своеобразным «фидеикомиссом»[233] всего крестьянского сословия. Гарантии оседлости крестьян, точнее, крестьян не немецкой национальности вводились медленно, но в результате они оказались защищены лучше, чем, например, в Пруссии. Не случайно немецкий политик-либерал Теодор Хойс отметил, что «ни в одной феодальной стране создание нового социально-направленного аграрного права не проходило столь разумно и справедливо».

Продажа крестьянам земли во всех трех прибалтийских провинциях началась в 1860-е годы, и, несмотря на отсутствие принуждения, к 1902 году в Курляндии в частной собственности крестьянских хозяйств находилось уже 95 %, а в 1910 году – 99 % всей крестьянской земли. В Лифляндии – соответственно 85,3 % и 89,1 %. В Эстляндии же, как и вообще во всей эстляндской части старой Лифляндии, приватизация крестьянской земли крестьянами осуществлялась медленнее, поскольку в ней продаже предшествовало обязательное рассеивание эстонских деревень, переход к расселению эстов по хуторам и объединение крестьянских дворов в единое целое в виде замкнутых экономических единиц.

Подобное сложное и дорогостоящее изменение способа расселения эстонцев, предусматривавшее большое личное участие в этом процессе помещиков и проводившееся без какой-либо поддержки со стороны правительства, было осуществлено в течение 60-х, 70-х и 80-х годов XIX века. До 1899 года из арендного использования земли в собственность крестьян перешло 47,62 %, а к концу 1913 года – 82,09 % всех крестьянских наделов.

В результате в начале кардинального переворота в аграрных отношениях после Первой мировой войны крупные землевладения, принадлежавшие почти исключительно немцам, и мелкие участки земли, находившиеся почти в исключительной собственности эстонцев и латышей, распределялись на частные сельскохозяйственные угодья следующим образом: В Эстляндии и Северной Лифляндии, образовавших Эстонскую Республику[234], крупные землевладения составляли 42,6 %, а крестьянские хозяйства – 57,4 % всей возделываемой земли. В Южной Лифляндии и Курляндии, то есть на территории возникшей Латвийской Республики[235], на крупные землевладения приходилось 36,5 % и на крестьянские хозяйства – 63,5 % возделываемой земли, находившейся в частной собственности.

Если же вдобавок к этому учесть землю, арендовавшуюся крестьянами, то тогда получится, что крестьяне владели или возделывали более 75 % всей сельскохозяйственной земли, находившейся исключительно в частной собственности. Что же касается лесных угодий, то здесь картина была диаметрально противоположной – 75 % из них принадлежало помещикам.

Длительный мирный период развития прибалтийских провинций под русским владычеством на короткое время прерывался трижды – в 1790, 1812 и 1854 годах. В первом случае в войне 1799–1790 годов шведский король Густав III надеялся вернуть утраченные по Ништадтскому мирному договору остзейские территории. В марте 1790 года небольшой шведский отряд захватил врасплох эстляндскую береговую крепость Балтийский Порт, но в тот же день освободил ее. В мае же того же года шведский флот потерпел поражение в морском сражении недалеко от Реваля. Однако тогда территория прибалтийских провинций в театр военных действий не превратилась. Причем одной из причин этого явилось то, что Пруссия, на которую рассчитывал Густав III, в военное противостояние не вмешалась.

А вот военный поход Наполеона против России затронул Прибалтику гораздо глубже. Курляндцы, лифляндцы и эстляндцы в этой войне приняли самое активное участие, сражаясь и терпя многочисленные бедствия, но источником новых настроений для них это не стало. В выступлении Пруссии против французов немцы из Лифляндии, Эстляндии и Курляндии участия не приняли, хотя на протяжении многих лет остзейские провинции настоящими патриотами рассматривались как своеобразное продолжение Восточной Пруссии, как последний район вывода отходящих войск.

Перед заключением Тильзитского мира, в котором Россия поддержала Наполеона, бежавший из Берлина уже упоминавшийся Гарлиб Меркель развил в Риге кипучую деятельность, направленную против Бонапарта. Его «Дополнительные листы искренности», выходившие там со 2 апреля по 15 июня 1807 года, являлись единственным немецким печатным изданием, боровшимся с Наполеоном, за что позднее королева Луиза[236], выражая слова благодарности, назвала эту газету «последним голосом Германии».