К оживлению настроений 1812 года привела Крымская война, когда прибалтийские дворяне проявили верность присяге, данной императору и трону. При этом во всем многообразии проявилась их готовность к самопожертвованию. Конечно, территория Прибалтики тогда не стала театром военных действий, тем не менее она все же подвергалась различным военным воздействиям – английский флот блокировал ее гавани, перерезав пути вывоза товаров, что сильно повредило торговле и нанесло большие убытки сельскому хозяйству вследствие обвала цен. Прибрежные области обстреливались, а более отдаленные районы были вынуждены терпеть концентрацию войск, среди которых появились и башкиры. В Курляндии под руководством лесничих пришлось даже организовывать охрану кустарников. Тем не менее за исключением отдельных случаев артобстрелов побережья непосредственно до ведения боевых действий на суше дело не дошло. Воздействие войны на Прибалтику проявилось, по сути, иным, опосредованным образом – потрясения, которые стали сотрясать Россию после поражения в Крымской войне[243], отразились и на прибалтийских провинциях.

Для прибалтийских провинций с их дворянским самоуправлением и древними торговыми городами основание университета в XIX столетии означало начало необычайно глубоких преобразований. Он не только затронул, но и изменил в Прибалтике духовную жизнь и социальную структуру, политические настроения и формы общественной деятельности, межнациональные отношения и осознание веления времени.

Высказанное Петром Великим при переходе остзейских земель под власть России обещание прибалтийскому дворянству восстановить университет осуществилось лишь только Павлом I и то после неоднократных официальных обращений земельных властей в центральное правительство. Такое стало возможным, когда под влиянием Французской революции русским показалось целесообразным снять преграды на пути духовного воздействия Западной Европы. Однако разрешение на основание Прибалтийского университета, выданное 9 апреля 1798 года, одновременно предусматривало запрет на посещение зарубежных высших учебных заведений.

Воплощать в жизнь императорское соизволение на основание университета в соответствии со своей позицией, направленной на развитие края, принялись дворяне. После многочисленных согласований, во время которых курляндцы добились временного перевода университета в Митаву, 21 апреля (3 мая) 1802 года он все же был открыт в Дорпате как дворянское учебное заведение, в котором 19 студентов начали обучать 7 профессоров.

Через месяц с коротким визитом в Дорпате побывал император Александр I, которого от имени профессорско-преподавательского состава поприветствовал уже упоминавший ся ранее профессор физики Паррот. Его изящное выступление на французском языке тронуло чувствительное сердце молодого монарха и дружески расположило императора к Парроту, что в последующие годы привело к довольно близким отношениям между ними, а осенью того же года позволило профессору добиться в Санкт-Петербурге реорганизации университета – в соответствии с проводимой реформой центральных органов власти 12 (24) декабря он был национализирован.

Паррот, родившийся в 1757 году в вюртембергском графстве Мемпельгарде и будучи по своему происхождению французом, приобрел в Высшей школе Карла в Штутгарте, так сказать, вторую национальность, а затем в качестве домашнего учителя прибыл в Лифляндию, где сразу же в соответствии со своим образованием был назначен руководителем профессорско-преподавательского состава новообразованного университета. Сделано это было вовремя, поскольку профессура хотела сломать давно сложившиеся и казавшиеся пережитками прошлого тесные сословные рамки данного учебного заведения.

Национализация университета, выведшая его из-под руководства со стороны провинциальных властей, была связана с желанием расширить автономию этого вуза и обеспечить ему такие материальные основы существования, какие содержавшееся на сословные средства учебное заведение вряд ли бы получило. Кроме того, Паррот с момента своего назначения видел перед собой необходимость решения важнейшей политической задачи – университет должен был действовать на пользу проводимых социальных реформ, и прежде всего в интересах отмены крепостного права, а также повышения образовательного уровня леттов и эстов.

Он сам, как первый проректор и ректор, создал по поручению императора комиссию по проведению реформы, к работе которой среди прочих привлек уже упоминавшегося Фридриха фон Сиверса, уже многие годы по личной инициативе выступавшего перед дворянами с доказательствами необходимости проведения крестьянской реформы. Ведь изжившее себя социальное устройство общества в университете поддержкой не пользовалось.

Наряду с честолюбивым и горевшим в интересах дела ректором Парротом в качестве первого государственного попечителя следует отметить не менее выдающуюся личность писателя Фридриха Максимилиана Клингера (1752–1831), принадлежавшего к немецкому литературному движению «Буря и натиск»[244] и которого по воле судьбы забросило в Россию. Состоя на русской военной службе, он был назначен на эту важную должность, рассматривая ее как чисто бюрократическую. Однако его не оставило чувство принадлежности к немцам – в своем письме К.Г. Зонтагу[245] от 10 февраля 1803 года он отмечал: «Немец пишет немцу, и я думаю, что мы понимаем друг друга», намекая на солидарность в отношении новых идей и отсталость в социальных отношениях на Востоке, а также на то, что вновь открытая общность принадлежности к одному народу делала все традиционные барьеры несущественными.