если две трети лучших полков Николай благополучно угнал на другой край континента? И в случае чего две-три диверсии на Транссибе смогут отсрочить возникновение реальной угрозы для Восточной Пруссии до того момента, когда немецкая армия не только парадом промарширует по Парижу, но и дотопает до Тулона. Причем без излишней суеты и спешки. А оттуда и до Гибралтара не далеко, пусть даже через Мадрид.

Вдобавок, хоть русские и одержали итоговую победу, кампания эта не стала для них легкой прогулкой. Потери были серьезны и всем очевидны. Правда, внутреннее недовольство в народе удалось притушить, но надежно ли и надолго? Неспроста царь объявил о целом букете реформ, походя отменив дискриминацию иудеев. Значит, страх перед бунтом в петербургских сферах пока еще силен. Так о каких новых войнах по собственному почину России можно говорить? Тем более с таким противником, как Германия. А с ней, для комплекта, с Австро-Венгрией. Это как минимум.

И главное. Именно кайзер Вильгельм решительно поддержал царя в схватке с Японией. От Германии Россия получала финансовую и материальную помощь в критические моменты кампании. В отличие от формально союзной ей Франции. Вдобавок ветреная Марианна под шумок, пока ее избранник воевал далеко на востоке, кинулась в объятия Джона Буля. И российский император запомнит это до конца дней, благо память у него феноменальная…

Но, увы. Даже при русском нейтралитете осуществлению далеко идущих замыслов кайзера мешала одна загвоздочка. Англия… Точнее, две. Если добавить сюда его дядюшку, гиперактивного в дипломатических игрищах короля Эдуарда, который с некоторых пор предпочитал сублимироваться в этой сфере, поскольку последние годы дела на полях столь любимых им постельных сражений у британского монарха шли откровенно уныло. Возраст, простата, подсевшее сердце, хронический бронхит и все такое, сами понимаете.

Хотя, если быть математически точным, то к списку камешков в сапоге у Вильгельма можно смело добавлять и третий пункт. Джона Арбетнота Фишера. Бешеный малаец с первого дня его пришествия в Риппли-билдинг был одержим единственной идеей фикс: он прямо-таки жаждал истребить нарождающийся германский флот!

Маньяк намеревался поломать, сжечь и утопить любимые игрушки императора и короля. Причем готов был ради этого даже провернуть второй «Копенгаген», наплевав на обычаи войны и рыцарственность, а заодно и на такую чушь, как международное право. Его философия, рожденная бурной юностью на баке, была проста и доходчива, как его любимый хук справа: «Если вы решили драться, бейте первым! Бейте изо всех сил. Бейте в висок! Бейте по яйцам! Лупите до тех пор, пока враг будет неспособен даже ползать…»

То, что за поддержкой кайзером интересов немецкого бизнеса на территории пока независимого султаната Марокко и экивоками в адрес американской политики открытых дверей стоят некие замыслы неуправляемого племянника и его Амиральштаба по поводу портов Могадор или Агадир, Эдуард раскусил сразу. России, увязшей на Дальнем Востоке, пока не до галлов. Два фронта – игра не для Николая. И… И родилась англо-французская Антанта…

Между прочим, интрижка Джона Буля с влюбчивой Марианной со стороны этого матерого повесы была, естественно, с интересом. Ни о какой давней и пылкой страсти речи не шло, конечно, как бы ни старался Эдуард убедить французов в обратном во время первого посещения их столицы в качестве британского монарха. Правда, его лукавство предпочли дипломатично не заметить, ведь для парижанок он до сих пор оставался милым, щедрым и любвеобильным наследным принцем, изрядно покуролесившим тут в беззаботные годы.

Но, признавая французское доминирование в Марокко, их лордства не позволили себе и капли альтруизма. Они всего лишь в привычном для британской внешней политики ключе выставили своего союзника, в данном случае галлов, на защиту английских интересов. Еще чего не хватало: германская военно-морская база в каких-нибудь четырех сотнях миль от брекватеров Гибралтара! Возможно ли помыслить подобное безобразие?

Однако ловкая пересдача карт, превратившая Францию из противника со стажем в союзника, готового вытаскивать для британцев каштаны из раскаленных углей, требовала быстрого высвобождения русского парового катка, завязшего в маньчжурских сопках. В Балморале знали, что их сговор с месье Делькассе неизбежно обострит франко-германские отношения до крайнего предела. Следовательно, русское пушечное мясо в шаговой доступности, обещанное Парижу за кредиты «имени господина Витте» Александром III еще в 1892 году, будет необходимо галлам как воздух. Возможно, очень скоро. Причем во всеоружии…

Но прямо вменять русско-французскую Конвенцию в вину почившему императору не стоит. Ведь, с другой стороны, это был зубодробительный ответ на все антироссийские выходки канцлера Каприви и только усваивавшего азы внешней политики Вильгельма II. До понимания того, что важнее, сделать все «не по Бисмарку» или сделать все на пользу своей державе и ее народу, «кузен Вилли» дойдет не скоро. И даже сознав всю значимость России для будущего рейха, в нашем мире кайзер с Бюловым банально пожадничали: навязали ей невыгодный, унизительный торговый договор в ходе Русско-японской войны. Это была их ошибка. Роковая. Здесь же пути истории уже пролегли иначе.

Однако мы несколько отдалились от темы повествования… Понимая, что главный противник Британии уже не Россия, а Германия, Эдуард в последний момент попытался отговорить японцев от войны с царем. А когда упрямые азиаты решили поступить по-своему, с мая 1904-го английская, а с ее подачи и французская дипломатия буквально из кожи вон лезли для скорейшего завершения конфликта. Но его участники вошли в клинч, закусив удила. Итог противостояния известен: даже британская задача-минимум (истребление существенной части русского флота, под которую верфи Англии выстроили почти весь Рэнго Кантай) оказалась самураям не по плечу…

И известен этот итог всем был настолько хорошо, что маркиз Лэнсдаун в ходе заседания Имперского комитета обороны признал союзный договор с Токио, заключенный три года назад, своей самой крупной дипломатической ошибкой. На что, остановив самобичевание министра, Эдуард VII печально заметил:

– Нашей крупнейшей ошибкой последних лет, моей в первую очередь, стала заторможенная реакция на второй германский Закон о флоте. Но, во-первых, я слишком долго надеялся образумить племянника по-родственному, а во-вторых, вся эта нервотрепка из-за буров и смерти моей матушки, вкупе с проклятым аппендиксом, отняли у вашего короля слишком много моральных и физических сил.

В ответ на их «удваивающий Закон» сразу нужно было предъявлять ультиматум. Но пять лет назад не воротишь. При нынешнем раскладе мы воевать не готовы. Ники не просто обижен на французов, как он надулся на нас после продажи японцам броненосцев, из-за чего, как вы помните, расстроился мой визит в Санкт-Петербург. Он форменно зол на них. И Вильгельм этим обстоятельством ловко воспользовался. Понятно, что позволить Парижу скатиться к нему в ладошки, как спелому яблоку, мы не имеем права. И царю это понятно…

Вдобавок янки