не думаю, что янки балансом «девять-два» в нашу пользу окончательно удовлетворятся. Во всяком случае, на обратном пути шансы на встречу с ними весьма высокие.

– Ясно. Но не думайте, что они всегда будут опаздывать. То, что они четыре раза не смогли встретить наши эскадры на подходе к цели, еще не гарантия, что так будет всегда.

– Мы упредим их при любом варианте, адмирал. Видимость – миллион на миллион.

– Ну-ну… Кстати, появилась ли новая информация о ваших сбитых? Ведь парашюты в воздухе видели…

– Нет. Пока ничего вразумительного. Янки молчат. Если бы парни попали в плен, их журналюги уже растрезвонили бы об этом на весь свет.

– Тем не менее будем надеяться на лучшее.

– А что нам еще остается? Только не позволять этим ковбоям заходить себе в хвост.

– Манфред, я давно хотел вас спросить: а почему вы, столь блестящий командир и ас, решили вдруг бросить «охоту на бургундских фазанов» и перейти в морскую авиацию? Да еще и с лучшими своими летчиками? Ведь возможны кампании в Африке, на Ближнем Востоке…

– На моего «Макса» я честно настрелял еще над Галлией. А вопросы с лаймиз и янки разве могли бы разрешиться без моего участия? Да и дать дорогу бойкому молодняку надо было, а то нас уже начали величать «стариками». Но главное, на флоте есть летающие адмиралы, а летающих генералов пока нет, и даже не предвидятся. В германской армии, во всяком случае.

– Хм… Вот оно что! От скромности точно не умрете, мой дорогой. Но раз так, значит, далеко пойдете…

– Рад стараться, герр адмирал! Хотя для меня самое главное – небо…

– Сколько топлива примете, барон?

– Шестьдесят литров.

– Причальный захват держит нормально? Не трясет?

– Все в порядке. Обороты сбросил. Еду, как в пульмане.

– Добро. Глушите вашу кофемолку…

В монотонный гул моторов внезапно ворвалась частая звонкая дробь. Резкие удары, звон бьющегося стекла. Тугой поток ледяного воздуха рвет с лица очки, перехватывает дыхание. Тряска, скрипы. Новые удары…

– Со стороны солнца спикировал, ублюдок! Миша, к верхней турели, быстре… А-ах!..

Еще очередь… Штурман тряпичной куклой – уткнулся в замолчавшие пулеметы. Дырявое остекление впереди в розовых брызгах…

«Занятное совпадение. Я ведь сижу на том же месте в кабине, как и Исороку-сан тогда, над Бугенвилем!.. Правый внешний встает. И ближний дымит, уже еле тянет, похоже. Эх барон, барон. “Миллион на миллион!” Вот вам классическая недооценка противника! Прошляпили-таки…»

* * *

– Mon dieu… Всеволод, что с вами! Réveillez-vous, mon amiral!

– Ох, простите, простите, друг мой Наташенька… Я вас испугал?

– Немножко…

– Умоляю, извините…

– Приснилось что-то плохое, да? Война?..

– Как вы догадливы, радость моя.

– Это было вовсе не трудно, поверьте. Пока я вас будила, вы приказывали прыгать некоему Николаю, а потом всему экипажу тотчас покинуть борт, иначе застрелите лично всех оставшихся.

– Не знал, что могу говорить во сне. Старею, видимо…

– О, mon amiral, вы излишне пессимистичны, должна вас заверить.

– Правда?

– Если бы было иначе, возможно, вы проснулись бы в гордом одиночестве.

– Звучит жестоко.

– Зато честно. Разве это плохо?

– Я сморозил глупость, да?

– Ну, мой милый, после вчерашних разговоров одной глупостью больше, одной глупостью меньше…

Рождение очередной его «нешибкоумности», уже вертевшейся на языке, было нежно и решительно предотвращено негой долгого, чувственного поцелуя…

– Дорогая… А который сейчас час?..

* * *

Генерал-губернатор Восточной Сибири приказал прицепить к литерному поезду Тирпица и принца Адальберта Прусского свой личный салон-вагон. Предназначен он был для единственного VIP-пассажира адмирала Руднева и его верного ординарца, шустрого и хваткого унтера Чибисова, чьим парадным усищам мог бы позавидовать не только граф Кутайсов, но и сам кайзер Вильгельм Гогенцоллерн.

Встреча транзитных германских гостей была, как и положено, организована им по высшему разряду, с гвардейским караулом, духовым оркестром и подачей прямо на перроне шампанского, коньяка, мороженого и закусок.

Успеху организационного мероприятия в немалой степени поспособствовала погода. С утра над Иркутском синело бездонное небо с редкими прочерками облачков. Весеннее солнышко припекало ласково и щедро, а вчера еще пронизывавший до костей ветер со стороны стремительной Ангары стих. Как будто и не было этой недели с разверстыми над городом хлябями небесными, с ее затянувшимся половодьем, дважды едва не унесшим куда-то к Енисею понтонный мост; с ее смытыми дождевыми потоками лиственничными тротуарами да грязной жижей во всю ширь улиц.

И все бы было прекрасно. Если бы не одно малюсенькое «но». Означенный адмирал Руднев в определенном для него вагоне отсутствовал. А поскольку ехать дальше без графа Владивостокского немцам было никак нельзя-с, графу Кутайсову приходилось развлекать гостей анекдотами и байками из его прежней армейской жизни вперемежку с тостами, время от времени бросая красноречивые взгляды в сторону переулка, откуда должна была выкатиться коляска с этим… с этим…

Ну, вы сами догадаетесь, надеюсь, какие возвышенные эпитеты вертелись на языке у медленно, но верно сатанеющего Павла Ипполитовича.

Эпилог

Адриатическое море. HMY Victoria and Albert, 11 июля 1905 года

Лето выдалось жарким не только в Санкт-Петербурге. Дипломатические выяснения отношений великих держав неотвратимо вступали в фазу маневренной войны. Победа России на Дальнем Востоке послужила катализатором внешнеполитической активности Берлина, Парижа, Лондона, Вены и Мадрида, к началу июля доведшей градус напряженности вокруг так называемого Марокканского кризиса до точки кипения.

При этом надо обязательно держать в уме, что все это нешуточное бурление страстей происходило на фоне подготовки «мирного» Конгресса по итогам Русско-японской войны, на который Петербург дал согласие лишь под прессингом дипломатии американцев, а также последовавшего вскоре за этим приглашения русского премьера в Вашингтон и нашумевшего «кругосветного турне» Столыпина, показавшего, что для прагматичных янки своя рубаха ближе к телу. Рузвельт, как и существенная часть политикума, а также крупного бизнеса Штатов, предпочли ситуативное сближение с победившей Россией пунктуальному исполнению направленных против нее тайных договоренностей с Лондоном, достигнутых при президенте Мак-Кинли.

Германский кайзер с канцлером Бюловым, по чьей инициативе разгорелся марокканский сыр-бор, отступать от своих планов не собирались, даже столкнувшись с виртуозной контригрой британцев и явным недовольством венценосных обитателей Паласио эль Ориенте.

Ободренный успехами своей новой Восточной политики и знающий подлинное состояние русской армии, Вильгельм мог в любой момент дать отмашку фон Шлиффену на повторную экзекуцию лягушатников: в том, что царь Николай решится активно противодействовать этому, в Потсдаме сомневались. И вполне справедливо. Кроме того, что война с Токио более чем на три четверти «подъела» запас снарядов и патронов, определенный для царской армии по росписям мирного времени, она еще выявила тот факт, что и сами их нормативные количества требуется увеличивать в разы! Германия частично помогала штопать прорехи по ходу боевых действий, однако с их окончанием остановились также и немецкие поставки, причем по обоюдному согласию. Русским надо было экономить, а немцам – думать о том, как решить французский вопрос, в случае чего не опасаясь русской мобилизации у себя за спиной.

Но какая мобилизация в ближайшие месяцы,